Позолоченная луна

– Дорожная собака, – сказала она.

Женщина в лиловом фыркнула.

– Какая еще собака? Какой породы? И вообще, бога ради, при чем тут какая-то собака?

Не обращая на нее внимания, Керри снова оглядела стену.

– Дорожная собака всегда же здесь. А теперь ее нет.

Смотритель обернулся, пересчитал инструменты один за другим и кашлянул.

– Черт меня побери, – после чего пояснил Кэботу и Гранту: – Дорожная собака – это такая здоровенная железная штука в виде буквы Т, вроде костыль, с крюком на одном конце, чтобы поднимать шпалы для починки. Для этого нужно двое сильных мужчин. Будь я проклят, но она пропала.

Вглядевшись в заросли кустов, еще освещаемые отблесками света, Керри понизила голос:

– Рема. Вон тот куст сбоку.

– Детка, говори погромче. Ты еле стрекочешь, как одноногий сверчок.

Керри жестом указала на двухметровую кущу зарослей кустарника, маленькие белые цветочки на ветках которого отсвечивали в отблесках лампы смотрителя.

– Смотри, видишь, там смято.

Керри направилась к краю леса, и смотритель со своей лампой последовал за ней. И точно, заросли куста были смяты посередине, торчали обломанные стебли, как будто кто-то продирался сквозь них.

Керри пробилась вглубь куста. Наклонилась. И выпрямилась, держа в руках пропавший костыль.

По толпе пронесся ропот.

Мэдисон Грант покачал головой.

– Интересно. Но кто может подтвердить, что это использовали для нападения, а не просто забросили в кусты, когда в последний раз чинили рельсы?

– Он был тут, – сказала Керри. – Луч паровоза хорошо освещал стену, когда мы проезжали мимо на станцию. И он висел на стене. Совсем недавно.

Грант улыбнулся ей – с выражением сомнения.

А у нее перед глазами снова предстал тот момент, когда репортер, указывая на Гранта и Кэбота, прошептал что-то Марко Бергамини, и эти слова были похожи на берегись.

Рема обернулась к джентльменам и голосом, холодным, как река зимой, сказала:

– Милок, на твоем месте я бы не стала спорить о том, что говорит Керри. Ты и понятия не имеешь, что она может вспомнить.

Керри всматривалась в синеющее лицо репортера, который доверил ей, незнакомке, лишь малую толику того, зачем его послали в эти горы. Добрые карие глаза незряче смотрели куда-то на клубы тумана и исходящие от лампы лучи света.

Люди любят хранить свои секреты, говорил он… А теперь у нас появилась новая информация, чтобы продолжить расследование.

С тяжелым предчувствием того, что она сейчас обнаружит, Керри снова нагнулась и пощупала пульс на шее Берковича, прислушалась к его дыханию.

И встретилась глазами с тетушкой Ремой, а не с кем-то из чужаков. Но обратилась Керри именно к ним.

– Его убили, – сказала она.

Глава 7

Едва произнеся это «убили», она поняла, что не воспользовалась более вежливо-нейтральным «он мертв».

Правда сорвалась с ее губ раньше, чем она успела смягчить ее острые, режущие края.

Толпа на мгновение замерла в оглушающей тишине, а потом начала вскипать разговорами. Тут были какие-то переговоры, шепот и бормотание, попытки вспомнить, кто, где и когда находился, когда произошло нападение.

Женщина в лиловом внезапно взвыла:

– Я так и знала, что это проклятое болото. Я говорила Мелвину, но разве он меня слушает?

Рема закатила глаза.

– Господи ты мой боже, да она и жуя крекер бледна как смерть.

Керри молчала. Но Джон Кэбот не отрывал глаз от ее лица.

Джон Кэбот. Который каким-то образом должен был знать репортера. Который исчез где-то за зданием прямо перед нападением – что могло дать ему время скрыться в дальнем, неосвещенном конце станции, где они все сейчас и находились.

И то же самое, поняла Керри, относилось и к Гранту, который нырнул в туман в противоположном направлении. А именно он был тем, о котором Беркович счел нужным предупредить – если только это предупреждение не относилось к Кэботу.

Скрестив руки – отчасти от холода, отчасти от внезапной, яростной потребности защитить тело репортера, как будто бы она еще могла защитить его от чего-то, – Керри продолжала стоять возле тела. Талли тихонько стянула с себя однорукое пальто Керри и накрыла им репортера.

– Нам так жаль, – сказала ему Талли, – так жаль, что тут так вышло.

Керри, Рема и близнецы, не обменявшись ни словом, сбились в кучку и ждали.

Внезапно, прорвавшись сквозь толпу, звякая педалями и колесами, явился доктор Рэндалл. Он спрыгнул с велосипеда, зацепившись при этом штаниной, которая порвалась, и выругался. После чего склонился над телом репортера.

– Я не видала, – прошептала Талли. – Ничегошеньки не видала. Керри, они на меня рассердятся? Что я не могу рассказать, что случилось?

Мэдисон Грант поднял с земли что-то круглое и встряхнул это. Это была ермолка репортера.

– А… Похоже, этот человек был еврей.

Керри повернулась к нему.

– Тут, мистер Грант, более существенно, что репортер из газеты, на задании, был убит.

– Очередной газетчик, – спокойно улыбнулся ей Грант, – и при этом еврей. Вернее, в данном случае был еврей. Как удивительно, не правда ли?

Удивительно? Что конкретно он имел в виду? Какое могло иметь значение то, что Беркович был евреем… Она раздраженно тряхнула головой.

– Я хочу сказать, – произнесла она, снова поворачиваясь к жертве, – что, судя по всему, репортер, в силу своей профессии, мог многое знать о людях, которые предпочитают хранить свои тайны, и это могло стать для кого-то мотивом убить его.

Тишина. Только чавканье и хлюпанье грязи, в которой переминались с ноги на ногу жители поселка.

Джон Кэбот, наклонившись, что-то сказал доктору. Несмотря на холодный горный воздух, его лицо блестело от пота, а волосы, больше не скрытые цилиндром, были влажны и прилипли ко лбу.

Рэндалл прижал к груди Берковича деревянную трубочку и приложил ухо к другому ее концу. Свободную руку доктор поднял вверх, требуя тишины.

Рема кашлянула.

– Чарли, ты можешь засунуть эту трубку в самую глубь своего уха, если тебе это поможет. Но Керри уже сказала, что этот бедолага…

– Мертв, – объявил Рэндалл свой вердикт гулким басом.