Правда о деле Гарри Квеберта

— Ну-ну, мой мальчик, ты как раз вовремя. Входи.

Он отвел молодого полицейского на кухню и достал из холодильника бутылку пива.

— Спасибо, — сказал Тревис, кладя цветы на кухонный стол.

— Нет, это я себе. А тебе надо чего-нибудь покрепче.

Роберт подхватил бутылку виски, положил в стакан льда и налил двойную порцию:

— Ну-ка давай выпей, и залпом.

Тревис выпил.

— Мой мальчик, у тебя какой-то очень нервный вид. Расслабься. Девушки не любят нервных парней. Поверь, я кое-что в этом смыслю.

— Но я же совсем не робкий, а когда вижу Дженни, меня как заклинивает. Не знаю, что такое…

— Это любовь, сынок.

— Вы думаете?

— Точно.

— Правда, ваша дочь, она потрясающая, мистер Куинн. Такая нежная и умная, а уж красивая! Не знаю, стоит ли вам говорить, но я иногда проезжаю мимо «Кларкса», только чтобы увидеть ее сквозь витрину. Смотрю на нее… Смотрю на нее и чувствую, как сердце выскакивает из груди, я как будто задыхаюсь в своем мундире. Это любовь, да?

— Точно.

— Знаете, в такой момент мне хочется выйти из машины, зайти в «Кларкс» и спросить ее, как дела и не хочет ли она, случайно, сходить в кино после смены. Но у меня никогда не хватает смелости. Это тоже любовь?

— Э нет, вот это уже глупость. Так и упускают любимых девушек. Не робей, мой мальчик. Ты молодой, красивый, все при тебе.

— Так что же мне делать, мистер Куинн?

Роберт налил ему еще виски.

— Хорошо бы сейчас послать к тебе Дженни, но у нее был тяжелый день. Если хочешь совета, выпей и иди домой, сними свой мундир и надень просто рубашку. Потом звонишь сюда и предлагаешь Дженни где-нибудь поужинать. Говоришь, что хочешь съездить в Монберри съесть гамбургер. Там есть один ресторан, он ей страшно нравится, я тебе дам адрес. Будет очень кстати, вот увидишь. А вечером, когда вы оба расслабитесь, предложишь ей прогуляться. Сядете на скамейку, будете смотреть на звезды. Покажешь ей созвездия…

— Созвездия? — в отчаянии перебил Тревис. — Но я ни одного не знаю!

— Хватит того, что ты ей покажешь Большую Медведицу.

— Большую Медведицу? Я не найду Большую Медведицу! Черт, я пропал!

— Да ладно, покажи ей любую светящуюся точку в небе и назови как придется. Женщины считают, что если парень знает астрономию, это очень романтично. Только постарайся не перепутать падающую звезду с самолетом. А потом спросишь, не хочет ли она быть твоей партнершей на летнем балу.

— Думаете, она согласится?

— Уверен.

— Спасибо, мистер Куинн! Спасибо огромное!

Отправив Тревиса домой, Роберт уговорил Дженни выйти из комнаты. Они сидели на кухне и ели мороженое.

— С кем же я теперь пойду на бал, папа? — спросила несчастная Дженни. — Я останусь одна, и все будут надо мной смеяться.

— Ну что за ужасы ты говоришь? Наверняка целая куча парней мечтают пойти туда с тобой.

Дженни проглотила огромную ложку мороженого.

— Интересно знать кто, — вздохнула она с набитым ртом. — Я вот, например, ни одного не знаю!

В эту минуту зазвонил телефон. Роберт попросил Дженни подойти и услышал: «А, привет, Тревис! Да? Да, с удовольствием. Через полчаса? Отлично. До скорого». Она повесила трубку и помчалась к отцу — рассказать, что звонил ее друг Тревис и предложил ей съездить поужинать в Монберри. Роберт постарался изобразить удивление:

— Вот видишь, я же говорил, что ты не пойдешь на бал в одиночестве.

В эту самую минуту Тамара в Гусиной бухте рыскала по пустому дому. Она долго и безуспешно колотила в дверь: что ж, если Гарри от нее прячется, она его найдет. Но в доме никого не было, и она решила произвести небольшой осмотр. Начала с гостиной, потом добралась до комнат и, наконец, до кабинета Гарри. Стала рыться в бумагах, разбросанных на письменном столе, и вдруг нашла исписанный им листок:

Моя Нола, милая Нола, Нола, моя любовь, что ты наделала? Зачем хотела умереть? Из-за меня? Я люблю тебя, люблю больше всего на свете. Не покидай меня. Если ты умрешь, я умру. Все, что мне нужно в жизни, Нола, это ты. Четыре буквы: Н-О-Л-А.

И Тамара в смятении сунула листок в карман, полная решимости уничтожить Гарри Квеберта.

19. «Дело Гарри Квеберта»

— Писатели, которые пишут ночами, накачиваясь кофе, и курят самокрутки, — это миф, Маркус. Вам нужна дисциплина, в точности как в боксерских тренировках. Нужно соблюдать распорядок, повторять упражнения — не сбивайтесь с ритма, будьте упорны и соблюдайте безупречный порядок в делах. Вот три головы Цербера, которые защитят вас от злейшего врага писателей.

— А кто этот враг?

— Сроки договора. Знаете, что означает срок?

— Нет.

— Это значит, что ваш мозг, своенравный по определению, должен выдавать продукцию за время, установленное не вами. Как будто вы курьер и ваш хозяин требует от вас прибыть в такое-то место точно в назначенный час: разбирайтесь как хотите, не важно, застряли вы в пробке или вам прокололи покрышку. Опоздать нельзя, иначе вам конец. Ровно то же самое со сроками, которые назначит вам издатель. Издатель для вас — и жена, и хозяин: без него вы никто, но все равно его ненавидите. Главное, Маркус, соблюдайте сроки. Но если можете позволить себе такую роскошь, срывайте их. Это куда как увлекательнее.

Тамара Куинн сама призналась мне, что украла у Гарри листок, на следующий день после нашей беседы в «Кларксе». Меня заинтриговал ее рассказ, и я решился сходить к ней домой и порасспрашивать еще. Она приняла меня в гостиной, страшно возбужденная тем, что привлекла мое внимание. Я упомянул ее заявление полиции двухнедельной давности и спросил, откуда она узнала об отношениях Гарри и Нолы. Тогда-то она и поведала о своем визите в Гусиную бухту в воскресенье вечером, после обеда в саду.

— Эта записка, что я нашла у него на столе, это была такая мерзость! Гадости про малышку Нолу!

По тому, как она говорила, я понял: ей ни разу не приходила в голову мысль, что у Гарри с Нолой мог быть роман.

— Вы никогда не допускали, что они могли любить друг друга? — спросил я.

— Любить друг друга? Ну знаете, не говорите глупости. Квеберт — явный извращенец, вот и все. Даже на секунду не могу себе представить, чтобы Нола могла отвечать на его приставания. Один Бог знает, сколько ей пришлось от него вытерпеть… Бедная девочка.

— А потом? Что вы сделали с листком?

— Унесла с собой.

— С какой целью?

— Навредить Квеберту. Я хотела посадить его в тюрьму.

— Вы кому-нибудь говорили про этот листок?

— Конечно!

— Кому?

— Шефу Пратту. Через пару дней после того, как его нашла.

— Только ему?

— Многим говорила, после того как Нола пропала. Полиция должна была знать, что Квеберт — это след.

— Значит, если я правильно понимаю, вы узнаёте, что Гарри Квеберт влюблен в Нолу, и никому не говорите до того самого момента, когда девочка исчезает, то есть два месяца спустя?

— Да, так.

— Миссис Куинн, — сказал я. — Насколько я вас знаю, мне непонятно, почему вы сразу не воспользовались своим открытием, чтобы навредить Гарри, ведь он, в конце концов, скверно обошелся с вами, не пришел на ваш обед… Я имею в виду, не в обиду вам будь сказано, что в вашем характере было бы скорее развесить этот листок по всему городу или разбросать по почтовым ящикам соседей.

Она опустила глаза:

— Значит, вы не понимаете? Мне было так стыдно. Так стыдно! Гарри Квеберт, великий писатель из Нью-Йорка, отверг мою дочь ради пятнадцатилетней девочки. Мою дочь! Каково мне было, как вы думаете? Такое унижение! Такое унижение! Я пустила слух, что у Дженни с Гарри все прочно, так представьте, что бы люди сказали… А потом, Дженни была так влюблена. Она бы умерла, если б узнала. Вот я и решила все держать при себе. Надо было видеть мою Дженни в тот вечер, когда был летний бал, на следующей неделе. Такая грустная, хоть и под ручку с Тревисом.