Правда о деле Гарри Квеберта
Шрифт:
Единственным человеком, которого не волновало это путешествие, был сам Гарри. С утра в понедельник, 21 июля, он сидел дома и погибал от беспокойства: кто знал о них с Нолой? Кто выследил его даже в туалете? Кто осмелился испачкать зеркало гнусной надписью? Причем помадой: то есть почти наверняка женщина. Но кто? Чтобы немного отвлечься, он уселся за стол и решил навести порядок в своих бумагах: тогда-то он и обнаружил, что одного листка не хватает. Той страницы, что он написал про Нолу в день ее попытки самоубийства. Он прекрасно помнил, что оставил его здесь. За последнюю неделю на столе скопилась целая россыпь черновиков, но он всегда нумеровал их в строго хронологическом порядке, чтобы потом можно было разобрать. И вот теперь, разобрав, убедился, что одного нет. Это была важная страница, он ее хорошо помнил.
В тот же день Нолу выписали. Не успев вернуться в Аврору, она сразу бросилась к Гарри. В Гусиную бухту она пришла под вечер: он сидел на пляже с жестяной коробкой в руках. Заметив его, она кинулась к нему в объятия; он подхватил ее и стал крутить.
— Гарри, милый Гарри! Быть здесь с вами — как мне этого не хватало!
Он обнял ее изо всех сил.
— Нола! Милая Нола…
— Как вы, Гарри? Нэнси сказала, что вы выиграли главный приз в лотерею?
— Да! Представляешь?
— Путевка на двоих на Мартас-Винъярд! И на когда?
— С открытой датой. Когда захочу, надо просто позвонить в отель и забронировать номер.
— Возьмете меня с собой? О, Гарри, возьмите меня, там мы можем быть счастливы и не надо будет прятаться!
Он не ответил. Они немного прошлись вдоль моря, глядя, как волны завершают на песке свой бег.
— Откуда идут волны? — спросила Нола.
— Издалека. Они идут издалека, чтобы увидеть берег великой Америки и умереть.
Он пристально посмотрел на Нолу и вдруг в порыве ярости обхватил ладонями ее лицо:
— Черт тебя дери, Нола! Почему ты хотела умереть?
— Дело не в том, что хочется умереть, — ответила Нола, — а в том, что не хочется жить.
— Но ты помнишь тот день, на пляже, после концерта? Ты тогда сказала, чтобы я не волновался, потому что ты со мной! Как ты можешь быть со мной, если убьешь себя?
— Я знаю, Гарри. Простите. Я прошу у вас прощения.
И она встала перед ним на колени, прося прощения, — на том самом пляже, где они встретились и полюбили друг друга с первого взгляда. Попросила снова:
— Возьмите меня с собой, Гарри. Возьмите меня на Мартас-Винъярд. Возьмите меня с собой, и будем любить друг друга навек.
Он обещал, на радостях, в минутном восторге. Но чуть позже, глядя, как она уходит домой по дороге из Гусиной бухты, он подумал, что не может ее взять. Это невозможно. Кто-то про них уже знал; если они уедут вместе, узнает весь город. Верная тюрьма. Он не мог взять ее с собой, и если она снова попросит, он отложит запретную поездку. Отложит навек.
Назавтра он впервые за долгое время вернулся в «Кларкс». Как всегда, клиентов обслуживала Дженни. Увидев входящего Гарри, она вспыхнула от радости: он вернулся! Из-за бала? Может, он приревновал ее к Тревису? Может, он хочет позвать ее на Мартас-Винъярд? Если он поедет без нее, значит, он ее не любит. Ей настолько не давал покоя этот вопрос, что она задала его Гарри, не успев даже принять заказ:
— С кем ты поедешь на Мартас-Винъярд, Гарри?
— Не имею понятия. Наверно, ни с кем. Может, просто постараюсь написать побольше.
Она состроила гримаску:
— В такое чудное путешествие, и одному? Пустая трата времени.
Втайне она надеялась, что он ответит: «Ты права, Дженни, любовь моя, поедем вместе, будем целоваться на закате солнца». Но он сказал только: «Кофе, пожалуйста». И Дженни, рабыня, подчинилась. В этот момент из кабинета в глубине зала появилась Тамара Куинн; она сводила баланс. Увидев Гарри за обычным его столом, она ринулась к нему и, не здороваясь, заявила с горечью и злобой:
— Я свожу баланс. Мы вас больше не обслуживаем в кредит, мистер Квеберт.
— Понимаю, — произнес Гарри, желая избежать скандала. — Мне очень жаль, что я не воспользовался вашим приглашением в прошлое воскресенье… Я…
— Ваши
извинения меня не интересуют. Я получила ваши цветы и выбросила их в корзину. Прошу погасить задолженность до конца недели.— Разумеется. Дайте мне счет, я заплачу без промедления. Она принесла ему развернутый счет, и он чуть не задохнулся: оказалось, что он должен больше пятисот долларов. Он тратил, не считая: 500 долларов на еду и питье, 500 долларов на ветер, просто чтобы побыть с Нолой. Вдобавок на следующее утро пришло письмо из агентства недвижимости. Он уже оплатил половину своего пребывания в Гусиной бухте, то есть до конца июля. В письме сообщалось, что за пользование до сентября ему осталось уплатить еще тысячу долларов и что, согласно договоренности, данная сумма будет списана с его счета. Но у него не было этой тысячи долларов. У него вообще почти не было денег. Из-за долга в «Кларксе» он остался без гроша. Ему больше нечем было платить за аренду такого дома. Он больше не мог здесь оставаться. Что делать? Звонить Элайдже Стерну и объяснять ситуацию? А зачем? Он так и не написал великий роман, на который рассчитывал, он просто-напросто самозванец.
Немного подумав, он позвонил в отель на Мартас-Винъярд. Вот как он поступит: он откажется от этого дома. Раз и навсегда прекратит этот маскарад. Он уедет на неделю с Нолой, последний раз даст волю своей любви, а потом исчезнет. Ресепшн отеля сообщил, что остался один свободный номер на неделю с 28 июля по 3 августа. Так он и сделает: будет любить Нолу последний раз, а потом навсегда покинет этот город.
Забронировав номер, он позвонил в агентство недвижимости. Объяснил, что письмо получил, но по несчастному стечению обстоятельств больше не в состоянии платить за Гусиную бухту. Попросил расторгнуть договор аренды с 1 августа и, ссылаясь на целесообразность, убедил служащего оставить дом в его распоряжении до понедельника 4 августа: в этот день он сам, по дороге в Нью-Йорк, завезет ключи в бостонский филиал агентства. Он говорил по телефону, почти рыдая: вот и кончалась история якобы великого писателя Гарри Квеберта, мечтавшего о величайшем шедевре и неспособного написать пары строк. В полуобморочном состоянии он произнес: «Прекрасно. Значит, я завезу ключи от Гусиной бухты в ваше агентство в понедельник, 4 августа, по дороге в Нью-Йорк,» — и повесил трубку. И вздрогнул, услышав за спиной сдавленный голос: «Гарри, вы уезжаете?» Это была Нола. Она вошла в дом, не постучав, и слышала разговор. На глазах у нее стояли слезы. Она повторила:
— Вы уезжаете, Гарри? Что происходит?
— Нола… У меня неприятности.
Она подбежала к нему.
— Неприятности? Какие неприятности? Вы не можете уехать! Гарри, вы не можете уехать! Если вы уедете, я умру!
— Нет! Никогда не говори так!
Она упала на колени.
— Не уезжайте, Гарри! Небом заклинаю! Я без вас ничто!
Он опустился на пол рядом с ней.
— Нола… Мне надо тебе сказать… Я врал, врал с самого начала. Я не знаменитый писатель… Я все наврал! Про себя, про свою карьеру! У меня больше нет денег! Ничего нет! У меня нет средств оставаться в этом доме. Я не могу оставаться в Авроре.
— Мы найдем выход! Вы станете очень знаменитым писателем, я нисколько не сомневаюсь. Вы заработаете много денег! Ваша первая книга великолепна, а та, которую вы сейчас так усердно пишете, будет иметь огромный успех, я уверена! Я никогда не ошибаюсь!
— Нола, эта книга — сплошной ужас. Одни ужасные слова.
— Что за ужасные слова?
— Слова о тебе, которые я не должен был писать. Но я писал, потому что так чувствую.
— А что вы чувствуете, Гарри?
— Любовь. Столько любви!
— Ну так сделайте из этих слов красивые слова! За работу! Пишите прекрасные слова!
Она взяла его за руку, она усадила его на террасе. Она принесла его листки, его тетради, его ручки. Она сварила кофе, поставила пластинку с оперой и открыла окна в гостиной, чтобы ему было слышно. Она знала, что музыка помогает ему сосредоточиться. Он послушно собрался с мыслями и начал все сначала; он стал писать роман о любви, как если бы у них с Нолой все было возможно. Он писал добрых два часа, слова приходили сами, фразы изливались на бумагу потоком, красиво, естественно, перо так и носилось по бумаге. Первый раз за все время, проведенное здесь, ему казалось, что у него в самом деле рождается роман.