Правдивые байки воинов ПВО

Ещё один грузинский анклав оказался севернее Гудауты. В начале войны, внезапным, для абхазов десантом с моря, при поддержке местных жителей – грузин, была захвачена Гагра и прилегающая к ней местность. Абхазы, на чьей территории находилась наша часть, контролировали всего 2 куска своей республики: от реки Гумисты до Гагры (включая и свою временную столицу Гудауту) и участок севернее Гагр до реки Псоу, границы с Россией. На линии соприкосновения враждующих отрядов шли боевые действия. Как правило, днём шли вялые перестрелки, ночью же боестолкновения принимали порой ожесточённый характер.

Сухопутного пути из части в Россию не было. Как вывозить людей, и уж тем более, эвакуировать их имущество – было непонятно.

За разговором время пролетело быстро, и мы приехали в часть. Нас встретил командир части, полковник Мысоев Василий. Это был мужик лет 50-ти, среднего роста, с большим пузом. Держался он властно и уверенно. Откуда взялось предположение генерала Сибудкина о его «растерянности», мне непонятно по сию пору.

Василий сначала распорядился нас переодеть. Нам выдали по комплекту полевой формы – афганки, пилотки и автоматы АКМ каждому. От предложенных Васей бронежилетов и касок мы отказались. Жара стояла страшная.

Потом, посмеиваясь над «московскими чудиками», прилетевшими на войну в галстуках, Вася провел для нас экскурсию по части. Территория её была не очень большой (примерно как площадь боевой позиции дивизиона С-75). Правда, в отличие от «зачуханных» Войск ПВО, строившихся в основном «хапспособом», здесь всё было построено основательно и даже красиво.

3-х этажная казарма, большой клуб, столовая, штаб части, технические сооружения были возведены строителями из белого силикатного кирпича. И вообще – часть смотрелась, как игрушка: субтропическая растительность, кругом цветы, прудик с золотыми рыбками у штаба, чистота. Война почти не ощущалась. Только бойцы, сидевшие кое-где в окопах, и следы от снарядных осколков на зданиях напоминали о ней. Когда мы обходили казарму, послышался резкий звук близкого разрыва снаряда. Мысоев с Михал Михалычем ничком упали в канаву. Мы, трое «москвичей» остались, с дурацким видом, стоять. Просто не успели ничего понять и испугаться.

«Ничего, привыкнете падать и вы. Снаряд званий не выбирает» – прозорливо предсказал Вася наше дальнейшее поведение, вставая и отряхиваясь.

Выяснилось, откуда «брались» снаряды, регулярно падавшие в окрестностях и на территории части. На грузинском берегу Гумисты, на территории бывшей дачи Министра обороны СССР, в районе Келасури грузины установили гаубичную батарею и постреливали из её орудий по абхазам. Артиллеристы из грузин были неважные, и порой снаряды залетали прямо на территорию части. (За месяц нашего пребывания было зафиксировано свыше 60 прямых попаданий грузинских снарядов по территории и объектам части).

Нам всем оставалось только уповать на милость Божью, что мы и делали. Орудий у абхазов тогда не было, и подавить огнём грузинскую батарею они не могли. Раза три, при особо ожесточённых обстрелах, мы через Сибудкина вызывали авиацию. Полёт пары СУ-25 на малой высоте производил должное впечатление на грузинских артиллеристов, и они прекращали обстрел, чтобы через некоторое время его продолжить. Подавлять их огнём наша авиация не имела права, конечно.

Очень своеобразное ощущение испытываешь при близком разрыве гаубичного снаряда. То, что показывают в кино – не идёт ни в какое сравнение с реальными звуками и чувствами человека под обстрелом тяжёлых снарядов. Кажется, что какой-то великан огромной металлической палицей наносит мощный удар по железной же крыше, под которой ты находишься. Рот наполняется острым металлическим привкусом, а все внутренности – содрогаются. Организм испытывает немалое потрясение от такого стресса. Но – ко всему привыкаешь, и спустя пару дней мы научились даже спать под грохот недалёких разрывов. Наиболее интенсивная стрельба велась ночью, и деваться от неё было некуда.

Недалеко от нашей лаборатории находился дом Виталия Ардзинба. Он тогда был президентом Абхазии. Думаю, что грузины знали это и старались попасть в дом мятежного президента. По странной иронии судьбы, все дома вокруг дома Ардзинбы получили по 2—3 попадания, некоторые были разрушены до основания, а вот его дом, при нас, не был задет ни одним снарядом. Каждое утро нам в штаб звонили по городскому телефону из Гудауты:

– Это из администрации президента звонят. Как там дом Ардзинба?!

– Всё нормально, стоит, – отвечали мы.

– Ну, хорошо, спасибо.

Конечно, грузины легко прослушивали эти разговоры. Вот такая «секретность» была с этим президентским домом.

Как ни странно, но связь у нас в части хорошо функционировала на протяжении всего времени, что мы находились на линии огня.

Причём действовало несколько каналов: ЗАС – с нашим командованием в Москве. Однажды по каналу ЗАС к нам в лабораторию позвонил лично Паша Грачёв. Вызвав командира к телефону, Паша заслушал его доклад об обстановке, ситуации в части, быте беженцев (которых у нас временами скапливалось по 500 человек и более). Разговор был спокойный, без «накачек». Паша пообещал свою поддержку (после чего в части и появилась «усиленная рота десантников»), и разрешил Василию Мысоеву звонить ему лично, в экстренных случаях. Кроме линии ЗАС у нас работала и обычная «проводная» телефонная связь. Причем и с абхазской и с грузинской стороной мы могли свободно перезваниваться.

Довольно часто это приходилось делать в отношении наших бывших грузинских «братьев по оружию». При усилении гаубичного обстрела, когда снаряды начинали рваться на территории части, командир обычно звонил в министерство обороны независимой Грузии и требовал «прекратить артиллерийский огонь по российской воинской части». Особого эффекта это, впрочем, не давало. Грузины разговаривали нагло, отвечали, что, мол, «никто по вам и не стреляет, это мы по сепаратистам стреляем» и несли эту ахинею в ответ на наши претензии. Лучшим способом заставить «заткнуться» грузинскую артиллерию тогда было, как уже говорилось, вызвать нашу авиацию для демонстрационных полётов над ними. Помогало хорошо. К сожалению, часто делать это мы не могли, и приходилось просто пережидать огневые налёты, надеясь на Божью помощь.

Надо кратко рассказать про десантников, с которыми мы прожили там больше месяца в самой экстремальной обстановке.

«Усиленная рота» десантников оказалась в количестве 22 человек, включая её командира (лейтенанта), замполита (капитана) и командира взвода (старшего лейтенанта). Именно таким странным образом распределялись у них звания и должности. Из бесед с руководством «усиленной роты» стал ясен и основной способ подбора добровольцев для службы в горячих точках.

– Процентов 70 бойцов у нас в роте – «штрафники». Чего-нибудь боец отчебучит в мирных условиях – ему и предлагают добровольно-принудительно «загладить вину» в боевых условиях. Есть и добровольцы, конечно… – поделился с нами принципом подбора личного состава замполит. (Называю его «старую» должность, т. к. в войсках всех бывших политработников по старинке именовали «замполитами»).

Дисциплина среди них поддерживалась простым и доступным образом.

Два раза не повторяли. Как в старом анекдоте. Наверное, в боевых условиях так – правильно. По крайней мере, службу в караулах и дозорах их бойцы несли образцово – никто на постах не спал, в отличие от наших воинов, избалованных деликатным уставным обращением.

Лейтенант, командир роты, пользовался почему-то, большим доверием генерала Сибудкина, и ничьей власти, кроме него (находившегося от нас за много километров в Гудауте) не признавал. Однажды это привело к довольно серьёзному конфликту.

Погнали наши «городских»

Посты и секреты были разбросаны у нас по всему периметру части. В окопах круглосуточно посменно дежурили как наши солдаты и офицеры, так и «десантура». Проверяли посты – тоже и мы, и они, не разбирая ведомственной принадлежности. Десантники всегда несли службу бодро, а вот наших «орлов» порой приходилось и будить. Впрочем, это продолжалось недолго.