Правила бунта
Шрифт:
— Ты долго.
Я бросаюсь мимо него внутрь, остро осознавая, как ужасно выгляжу в этом ужасном дождевике. Я даже не могу расстегнуть молнию на куртке…
Сильные руки ложатся на мои, успокаивая меня.
— Стоп, стоп, стоп. Тебя на холме преследовал медведь или что-то в этом роде? Успокойся, милая. Позволь мне помочь.
Я смотрю на парня, страшась веселья, которое, знаю, будет написано на его лице. И вот оно. Однако Дэш не такой самодовольный, каким мог бы быть, и это небольшая победа. Вместо того, чтобы расстегнуть молнию, Дэш медленно опускает мой капюшон, вытирая капли дождевой воды с кончика моего носа.
— Ты выглядишь…
—
Его левая бровь приподнимается.
— Я собирался сказать «очаровательно», но теперь, когда ты упомянула об этом…
Шлепаю его по руке, а затем возвращаюсь к яростной борьбе с молнией. И снова Дэш опускает руки на мои, останавливая меня.
— Боже. Ты лишаешь девушку девственности, и вдруг она нападает на тебя. — Одним ловким, плавным движением он расстегивает молнию.
Было бы вежливо поблагодарить его за помощь, но ему это слишком понравится. Сбрасываю куртку, и она с мокрым шлепком падает на пол обсерватории. Съежившись, снимаю промокшие ботинки и стягиваю мокрые носки, а затем снова смотрю на него. Дэш внимательно наблюдает за мной, от чего мои щеки вспыхивают.
— У тебя сумасшедшие волосы, — выпаливает он.
— Ну, спасибо. — Ах, сарказм, мой верный старый друг.
Хватаю резинку с запястья, готовая вступить в борьбу со своими кудрями, но Дэш останавливает меня.
— Не надо. Мне нравится. Это сексуально.
Сексуально? Я всегда ненавидела свои волосы. Поэтому выпрямляла их, заплетала и делала все, что было в моих силах, чтобы сделать их «нормальными». Никогда не думала, что кто-то может посчитать это сексуальным. Они мокрые, а это значит, что локоны вьются повсюду. Дэш наматывает один на палец, напевая, его голос низкий, как резонирующий бас.
— Знаешь, мы могли бы выбрать более удобное место для встречи, — бормочет он. — Учитывая непогоду на улице.
Парень придвигается ближе. Тыльной стороной ладони касается моей щеки, и у меня перехватывает дыхание. Я чувствую его запах — запах дикой мяты и свежий зимний аромат в сочетании с запахом дождя. Его глаза калейдоскоп цвета — бледно-голубые, переходящие в зеленые, радужки обведены толстым янтарным ободком.
— Я думала об этом. Но…
Он склоняет голову набок.
— Но?
— У меня нет номера твоего телефона. И думаю, что поездка в дом была бы плохой идеей…
— Определенно, — соглашается он.
— Итак…
Дэш протягивает руку.
— Дай мне свой телефон.
Боже. Как я могла забыть за такой короткий промежуток времени? Он необыкновенный. Он — взрывающееся солнце. Он — провод под напряжением, гудящий электричеством. Укол адреналина прямо в сердце. И я просто забыла?
Нет… дело не в этом. Я была так сосредоточена на том, чтобы дойти сюда, уверенная, что парень не появится, что действительно не подумала о том, что будет, если он придет. И вот теперь Дэш здесь, в нескольких дюймах от меня, и мое сердце не может справиться с реальностью происходящего.
Я не помню, чтобы давала ему свой телефон. Но, должно быть, передала его, потому что он в руках у Дэша, и парень стучит по экрану. Затем возвращает телефон мне, и на экране появляется новый контакт: «ЛДЛ IV».
Бросаю сардонический косой взгляд в его сторону.
— «Четвертый» действительно необходим?
Парень пожимает плечами.
— Не хотелось, чтобы меня путали со всеми остальными «ЛДЛ».
— Конечно, их же так много.
На
это Дэш ничего не отвечает. Парень пересекает обсерваторию, направляясь к телескопу. Он огромный, один из самых крупнейших частных телескопов в стране. В Штатах есть только два больше, чем этот, но ни один из них и близко не так точен, как наш «Мейбл». Дэшил останавливается перед ним, засунув руки в карманы и склонив голову, читая надпись на боковой стороне медного ограждения, на котором расположены зеркала.— Я был здесь всего один раз, — задумчиво произносит он. — Ужасно много усилий, чтобы подняться сюда, тем более когда большую часть времени слишком облачно, чтобы даже просто использовать эту штуку.
В чем-то он прав.
— Но в облаках всегда бывают разрывы. — Я провожу рукой по стволу прицела, приветствуя его с любовью, как старого друга. — Просто нужно подождать.
— Всю ночь, — добавляет он.
— Иногда. Но когда проясняется, то есть, если проясняется, это того стоит.
Дэш стискивает челюсти. Он не смотрит на меня, но у меня возникает странное чувство, что тот хочет этого.
— Почему ты их так любишь?
— Звезды?
Парень кивает.
— Почему ты так любишь играть на пианино?
Его отстраненное изучение телескопа резко обрывается. Парень пристально смотрит на меня, изучая мои черты.
— Интересно, кто тебе об этом рассказал?
— Не знала, что это секрет.
«О-о-о, так вот почему ты крадешься в темноте, шпионя за ним?»
Если бы могла врезать самой себе кулаком во время внутреннего монолога, я бы сделала еще один шаг вперед; я бы надрала его саркастическую задницу.
— Разве я не должна ничего знать о тебе, Дэш? Ты должен оставаться такой далекой, непостижимой загадкой? Призраком, запертым за тысячью дверей?
Он улыбается.
— Поэтично. Но я не призрак. Просто ни перед кем не играю, вот и все.
Я вспоминаю то самое первое утро, когда услышала, как парень играет, за пределами оркестровой комнаты, когда весь Вульф-Холл затих и был неподвижен, а мягкие звуки музыки затопили коридоры опустевшей академии. Это была запоминающаяся мелодия. Она оставалась со мной в течение нескольких недель после того, как я ее услышала. В последующие дни я просыпалась со звоном в ушах.
Не желая продолжать врать — по крайней мере в этом — я говорю:
— Я слышала тебя. Ты играешь в оркестровой комнате. Рано утром, до восхода солнца. В первый раз... Я слышала мелодию с другого конца здания. Это была такая приятная, восходящая... танцевальная… — Я не могу придумать другого способа описать это. — Не могу вспомнить мелодию конкретно, но помню, что она заставила меня почувствовать.
У него каменное выражение лица, но глаза… Не могу решить, оживились ли его глаза, потому что мы говорим о чем-то, что его глубоко волнует, или потому, что Дэш зол, что я вторглась в его личную жизнь.
— И что ты почувствовала? — Его голос гладкий, как шелк, нежный, как ласка, но парень все еще выглядит так, будто его настроение может перейти в царство раздражения.
— Как будто я заблудилась во сне наяву, — говорю ему. — Я чувствовала себя опьяненной и счастливой, словно мне снова четыре года. Это заставило меня почувствовать… — Я ищу слово, которое отдаст должное музыке, но его просто нет. Поэтому довольствуюсь словом: — Живой. Это заставило меня почувствовать себя живой.
Дэшил смотрит на свои руки.