Правила охоты
Шрифт:
— Способ, каким его убили… — промолвил он. — Не является ли он характерным сам по себе?
Прокурор пожал плечами.
— Мне кажется, что гадать пока не стоит. Обратимся сначала к фактам.
— Мы считаем, что убийство произошло около семи часов утра, — сказал Адачи. — Ходама был весьма привержен установленному распорядку и всегда принимал ванну в это время дня. Полицейский врач не так уверен — он определил время смерти с шести до восьми часов утра.
Тела обнаружили лишь в 15.18 пополудни. Обычно Ходама начинал принимать посетителей в 14.45. Сегодня ворота его резиденции в назначенное время не открылись, более того, на звонки никто не открывал и никто не отвечал по переговорному устройству. Наконец послали за местным полицейским. Он перелез через
— Таким образом, резиденция Ходамы никем не охранялась с семи утра до послеобеденного времени, — задумчиво сказал прокурор. — Срок более чем достаточный, чтобы убрать все, что нужно убрать, и замести следы.
Адачи кивнул. Он совершенно точно представлял себе, что именно имел в виду сэнсей. Ходама был одним из наиболее влиятельных людей страны, которому в обмен на его благосклонность и милости нескончаемый поток посетителей нес деньги. Этот процесс был поставлен чуть ли не на промышленную основу, и потому вполне резонно было предположить, что в доме находятся значительные денежные суммы и соответствующие записи. Первым же вопросом, какой задал прокурор во время телефонного разговора, происшедшего чуть раньше их очной встречи, был вопрос об этих самых записях.
— Мы снова все там обыскали, — сказал Адачи, — используя при этом специальную поисковую бригаду, зондирование и все технические приспособления. Мы не нашли никаких документов вообще, зато обнаружили потайной сейф, а в нем — тридцать миллионов йен.
Он ухмыльнулся.
— Деньги были упакованы в пакеты универмага “Мицукоши”.
Прокурор тоже не сдержался и фыркнул. Тридцать миллионов иен, или два с половиной миллиона долларов, — для Ходамы это были жалкие крохи. Что же касается пакетов, то тут все было очень просто: в Японии принято делать подарки, и большинство японцев предпочитало покупать их в универмагах “Мицукоши”. Его фирменная упаковочная бумага и красочные пакеты сами по себе были частью обряда дарения. Пухлые пачки йен — любимой валюты японских политиков — часто переходили из рук в руки именно в таких сумочках, точно так же, как американские политики предпочитали получать доллары в кейсах.
— У тебя есть хоть какие-нибудь ниточки? — спросил он.
Адачи медлил с ответом. Он чувствовал себя смертельно усталым, однако после сегодняшнего происшествия горячая ванна не казалась ему столь привлекательной, как в обычные дни.
— Мои люди еще работают на месте преступления с пылесосами и тому подобным, — сказал он, — но лично я не надеюсь ни на что сенсационное. Пока мы обнаружили два пустых пакета из-под жареных моллюсков, да еще один из соседей показал, что видел два черных лимузина, подъехавших к особняку утром около семи. Вот, пожалуй, и все.
— Пожалуй? — насторожился прокурор.
Адачи достал из кармана вещественное доказательство и положил на стол. Прокурор с осторожностью взял этот предмет в руки и внимательно исследовал его. Затем он вытащил из ящика картотеки досье, извлек из него фотографию и сравнил с той вещицей, что держал в руке. Никаких сомнений быть не могло — на фотографии был изображен тот же самый предмет.
Сам этот предмет назывался сачо и представлял собой булавку со значком, которую втыкают в лацканы своих пиджаков миллионы японцев, обозначая тем самым свою принадлежность к определенной корпорации или к ее филиалу.
Значок, который держал в руках Секинэ-сан, изображал герб фирмы “Намака Корпорейшн”.
— “Намака”? — проговорил прокурор с недоумением в голосе. — Где вы ее нашли?
— Она застряла в деревянном сиденье медной ванны, как раз под телом Ходамы, — уточнил Адачи. — Очень подходящее место.
Прокурор кивнул и, откинувшись на спинку кресла, смежил веки. Руки его были сложены на груди. Несколько минут он хранил молчание, и Адачи, привыкший к подобным паузам, расслабился в ожидании.
На столе прокурора зазвонил телефон. Секинэ ответил на звонок,
отвернувшись от Адачи, чтобы полицейский не слышал, о чем говорят прокурор и его собеседник. Жест этот не выглядел намеренным, скорее всего он был сделан чисто машинально, тем более что, закончив разговор, прокурор снова закрыл глаза и погрузился в размышления. Наконец он открыл их и заговорил:— Это будет непростое расследование, Адачи-сан. Оно будет сложным, запутанным и, вполне вероятно, опасным. Едва ли найдется политический деятель или лидер преступного мира, который никогда не имел никаких дел с Ходамой, хотя бы и очень давно. Что бы мы ни раскопали, непременно будут затронуты влиятельные силы и чьи-то интересы…
Прокурор довольно улыбнулся, но тут же снова стал серьезным.
— Вы всегда можете рассчитывать на мою поддержку, но будьте осторожны даже с теми, кому доверяете. Необходимо будет предпринять все возможные меры безопасности. Вы и ваша группа должны быть постоянно вооружены…
Глаза Адачи удивленно расширились. Патрульные полицейские, носившие форму, были, конечно, вооружены, но сам он почти никогда не брал с собой своего оружия. В этом не было никакой необходимости, за исключением совершенно особых обстоятельств. Кроме того, когда к его поясу бывала пристегнута эта смертоубойная железяка, безупречно сидящий пиджак начинал сборить в самых заметных местах.
Подумав обо всем этом, Адачи пробормотал что-то нелестное по адресу неизвестных преступников. Прокурору, во всяком случае, послышалось слово “дерьмо”.
— И еще одно, — сказал Тошио Секинэ, дважды нажимая на кнопку звонка на столе. Из кабинета его помощника донесся противный дребезжащий звук. — “Кванчо” тоже будет в этом участвовать.
Адачи услышал, как дверь за его спиной открывается, и узнал запах духов прежде, чем увидел вошедшую молодую женщину.
Секретная служба “Кванчо” занималась внешней безопасностью и борьбой с терроризмом и являлась таинственной и весьма секретной организацией, которой кое-кто откровенно побаивался. Официально эта служба подчинялась непосредственно премьер-министру, все доклады шли к самому или в его секретариат. В отдельных случаях “Кванчо” сотрудничала и с правоохранительными службами. Можно было сказать, что эта организация являла собой сам закон. Она делала все необходимое для защиты конституции, что бы это ни означало. Она не медлила и не теряла времени понапрасну. Она была немногочисленной, но весьма эффективной.
— Как и почему? — осведомился Адачи.
— В качестве наблюдателя и куратора, — пояснила вошедшая.
— Вот именно, — подтвердил прокурор. Чифуни Танабу церемонно поклонилась Адачи, который привстал со стула. Полицейский поклонился в ответ.
— Мне кажется, вы уже знакомы, — заметил прокурор, — и, смею надеяться, доверяете друг другу. Я специально просил, чтобы это дело поручили госпоже Танабу.
“Я знаю твои губы и твой язык, я знаю твое лоно и каждый дюйм твоего прекрасного тела, — подумал Адачи. — Но доверяю ли я тебе? Теперь, когда мы вот-вот окажемся в нейтральных водах?”
— Я польщен, сэнсей, — он обращался к прокурору, однако его замечание относилось и к Чифуни, которой он поклонился во второй раз. — Это будет подлинное наслаждение, — добавил он несколько неуверенно. Адачи чувствовал себя определенно двусмысленно.
Чифуни не ответила. Да ей и не было необходимости ничего говорить. Она лишь посмотрела на него по особенному, как умела только она одна. На губах ее играла слабая улыбка.
Квартира Адачи располагалась не где-нибудь в Богом забытом пригороде, до которого приходилось добираться общественным транспортом, тратя по полтора часа в один конец. Это была довольно комфортабельная и большая квартира с двумя спальнями и одной гостиной, расположенная на самом верхнем этаже в районе Джинбохо, в непосредственной близости от штаб-квартиры полицейского ведомства. Этот квартал славился оживленной книжной торговлей и, благодаря какому-то причудливому стечению обстоятельств, ножевыми изделиями. Здешние лавки поражали разнообразием режущих, рубящих, колющих и пилящих инструментов.