Правила подводной охоты

— Давай, промывай. Только промывай, а не три руками.

Пас принялся умываться, все еще шмыгая носом. Было видно, что ему очень плохо. Пару раз в жизни мне тоже приходилось чистить лук, когда я помогал маме на кухне, и слезы из глаз текли, но мне бы и в голову не пришло, что можно довести себя до подобного состояния.

— Ну как? — спросила у него Рипли через пару минут.

— Нормально, — страдальческим голосом сообщил Пас.

— Вот и славно. Пошли, я вам там кое-что приготовила.

Мы выбрались в коридор следом за ней. По радио сообщили о новом транспортно-пассажирском коридоре из Австралии в Индию.

— Что у тебя с ухом? — подозрительно покосился на меня Пас, все еще шмыгая носом.

— Расчесал, — ляпнул я первое, что пришло в голову.

Идущая впереди кухарка никак не отреагировала на мою ложь, хотя явно все слышала. Мне даже представилась усмешечка на ее губах.

Из полутемного коридора мы свернули сначала в кухню, а затем в раздаточную, за которой находился небольшой, но очень уютный зал. Это ничем не напоминало камбуз учебки — здесь столы были квадратными, а не прямоугольными, каждый был накрыт скатертью, и возле каждого стояло по четыре стула, а не по восемь.

— Это что, «глубинка»? — шепотом спросил меня Пас.

— Кажется, да, — ответил я, хотя сам ни разу не видел камбуз для погружающегося состава.

Мне показалось странным, что на такой тихой, можно сказать, захолустной базе есть люди, уходящие в глубину. Словно в подтверждение моих сомнений вспомнился запах протухшего «рассола» возле аппаратного класса. Но если есть камбуз для глубинников, то должны быть и сами глубинники. А о глубинном пайке среди курсантов ходила масса легенд. Поговаривали, что в него входят не только шоколад, творог и сметана, но еще икра и красное вино.

— Вон за тот столик садитесь, — Рипли показала на места у окна, а сама направилась к раздаточному окошку.

Мы сели.

— Интересно, она охотник или наемный персонал? — еле слышно спросил я.

— Хрен ее знает, — Пас коротко пожал плечами.

Через минуту Рипли вернулась с подносом, на котором стоял наш ужин. Она принялась расставлять тарелки, а мы с Пасом рты раскрыли, разглядев заработанное изобилие. Там были остатки недоеденного за ужином салата из помидоров и огурцов, там были холодные закуски из красной рыбы, а на горячее оказалось настоящее картофельное пюре со шницелем. Я чуть слюной не подавился, глядя на неожиданную роскошь предложенного угощения.

— Это и есть глубинный паек? — сглотнув, спросил Пас.

— Остатки, — ответила Рипли. — Если хотите, могу принести творог с изюмом. Его здесь не очень охотно едят. Остается.

— Хотим! — хором ответили мы.

Кухарка усмехнулась и ушла за творогом.

— По-твоему, катетер в спине не стоит такого питания? — поддел я Паса.

Он не ответил, и мы налегли на еду. В первые же секунды мои скулы заболели от перегрузки слюнных желез. Мир вокруг сколлапсировал до ограниченного пространства стола, а сам я превратился в один сплошной, непрерывно функционирующий пищеварительный аппарат. Моему эго было вежливо предложено отступить на второй план и не вмешиваться в физиологию поглощения пищи. Эго не возражало. Оно спокойно и тихо замерло, терпеливо ожидая сладостного состояния, которое неприменно наступит вслед за полным и окончательным насыщением. Время также утратило свое значение, оно словно вообще перестало существовать — наличие четвертой координаты пространственно-временного континуума выражалось только в уменьшении количества еды в наших тарелках.

Я вывалился из вселенной со столь странными свойствами лишь после того, как услышал голос Жаба:

— Рипли, привет! Двое моих щенков случайно не у тебя?

— У меня, — ответила кухарка, и я окончательно материализовался в своем родном мире. — Не слышишь, как у них за ушами трещит?

Жаб вышел из раздаточной и строго глянул на нас с Пасом. Рипли не спускала глаз с командира, сохраняя на губах ироническую усмешку.

— Ну что, задница ракушками в учебке не обросла? — спросила она у взводного.

— Хрена с два там задница чем-нибудь обрастет, — фыркнул Жаб. — Начальство так каждый день трахает, что ракушки от вибрации сами собой осыпаются. А вот твоя задница явно сделалась шире.

— Питаюсь хорошо, — вздохнула кухарка, — а трахать некому. Вот тело жирком и подернулось.

— Впервые слышу о том, что у тебя могут быть сексуальные проблемы.

Они рассмеялись и дружески обнялись. Вообще они вели себя так, словно мы с Пасом все еще оставались в параллельной вселенной.

— Значит, тебя окончательно списали на сушу? — после паузы спросил Жаб.

— У вас, мужиков, свои расклады.

— Кто возглавлял комиссию?

— Рапан, — зло ответила Рипли.

— Хрен старый. Сама как?

— Со спортплощадки не вылезаю, чтобы не скурвиться окончательно. Еще полгода — и как охотнику мне хана.

— Я не об этом.

— А… Забей. Слух полностью восстановился. Ну, джазовым музыкантом я уже, конечно, не буду, но со спины ко мне не подкрадешься. Куда ты сейчас?

— В Атлантику.

— Обратно на острова? Там ты точно ракушками порастешь.

— Не успею, — в глазах взводного появился мстительный огонек.

— Интересно, — кухарка вздернула брови. — С чего бы такая уверенность?

— Есть у меня для нее веские причины. Если морские боги помогут, перебазируюсь в Индийский океан.

— Не можешь забыть Поганку «М-8»?

— А ты?

— Стараюсь.

— А вот я не стараюсь. Не хочу, барракуда бы ее забрала.

— Может, она уже сдохла давно.

Рипли пожала плечами и устроилась за ближайшим столиком. Жаб сел напротив.

— Эти сами по себе не дохнут, — хмуро ответил он. — Их надо только уничтожать.

— Пока Поганка молчит, и хрен бы с ней.

— Вот поэтому баба и должна родить хотя бы одного ребенка, — кивнул Жаб. — Иначе понятие ответственности перед человечеством ей не объяснить.

Рипли нахмурилась и откинулась на спинку стула.

— Ишь, как загнул. Самому-то тебе на человечество насрать. У тебя крышу сорвало, вот и все. Думаешь, я не видела, как ты ночами ползал по карте Индийского океана? Поганка — это твоя идея фикс, ничего больше. Так что давай лучше сменим тему.

— Сама начала, — хмуро ответил Жаб. — Ты знаешь координаты нового Индо-Австралийского коридора?

— На кой они мне?

— А я вот поинтересовался. Дуга проходит через пересечение двадцать седьмой с девяностым.

Рипли промолчала. Я постеснялся взглянуть ей в лицо, но воцарившееся молчание было тягостным.

— У тебя еще осталось пожрать или мои все слупили? — чуть насмешливо спросил Жаб.

— Творог с изюмом будешь? — Интонации в голосе кухарки показались мне напряженными.