Правильный ход

Трэвис встает со своего места на корточках и бросает мне мяч из-за домашней тарелки. Даже несмотря на маску, закрывающую его лицо, я вижу озабоченность в его нахмуренных бровях.

— Давай, Эйс, — зовет Коди с первой базы.

— Поехали, Кай, — добавляет мой брат.

Выдыхая, я прохаживаюсь по холму, но вижу только ее.

Миллер в моей майке и держит моего сына на руках на этом холме.

Я в полной растерянности из-за визуальных эффектов, воспоминаний. И они становятся только хуже, когда я снимаю кепку и вижу ее там.

Прошла неделя.

Одна мучительная неделя с тех пор, как Миллер уехал.

Прошла неделя с тех пор, как я начал поправлять Макса каждый раз, когда он видел ее фотографию и называл ее мамой.

Прошла неделя с тех пор, как я начал использовать подушку, на которой она спала в моей постели, вместо моей собственной, молясь, чтобы ее сладкий аромат каким-то образом впитался в волокна и остался навсегда.

Прошла неделя с тех пор, как этот мир, который я создал, эта маленькая семья, которую я, наконец, мог считать своей, распалась, снова оставив меня и моего сына вдвоём.

Также прошла неделя с тех пор, как я слышал ее хриплый голос, слышал, как она произносила мое имя. Мы не разговаривали с тех пор, как она ушла, потому что я пообещал себе, что не буду ее удерживать.

Вместо этого я прибегал к ее отцу, чтобы получить информацию.

Она добралась благополучно?

Она хорошо спит?

Она счастлива?

Эти последние два вопроса не могут быть дальше от моей собственной реальности, поэтому ради нее же самой, я надеюсь что у нее дела идут лучше, чем у меня. Я надеюсь, что она найдет все, что ищет. Я надеюсь, что она найдёт свою радость.

Потому что я чертовски уверен, что потерял свою.

— Малакай, сосредоточься, — кричит Исайя из-за моей спины.

Стадион переполнен перед этой сентябрьской игрой, от которой зависит наша игра на плей-офф. Сегодня вечером у нас есть возможность вступить в клинч, и я только что перешел на бег в последнем бою.

Боже, они собираются отчитать меня позже в послематчевых репортажах, но мне насрать. Все эти разы я говорил Миллер, что давление — это привилегия, что для меня большая честь оправдывать ожидания. Но я ничему не соответствую.

Когда мои бутсы вонзаются в землю, Трэвис объявляет мою подачу, подавая мне четырехслойный фастбол. Я киваю, выпрямляясь, чтобы выровнять пальцы над мячом в перчатке, прежде чем оглянуться через плечо, чтобы проверить, нет ли бегунов, но когда я это делаю, все, что я вижу, — это базы, на которых мы бегали с ней только на прошлой неделе.

Когда я был счастлив. Когда она была счастлива. Когда она была моей.

Я стряхиваю с себя этот образ и бегу по своей подаче, используя все свое тело, чтобы бросить мяч, прежде чем позволить ему оторваться от моих пальцев. Он парит прямо над полем, как раз на той высоте, которая нужна отбивающему, чтобы отправить его в полет на левое поле.

Это именно то, что он делает, выигрывает турнир большого шлема и меняет счет на 5–0 еще до того, как я получаю аут в третьем иннинге.

Черт.

Толпа освистывает. Громко. Оглушительно, и я не думаю что это как-то связано с нашими соперниками и вообще со мной.

Трэвис начинает свою прогулку к насыпи, но Исайя отталкивает его, вместо этого заходя со своей позиции.

Мы оба прижимаем перчатки ко рту, чтобы заговорить.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Тебе не кажется, что со мной, блядь, не все в порядке, Исайя?

— Да, ты прав. Ужасный вопрос.

Вся моя гребаная жизнь развалилась семь дней назад, и это было не из-за недостатка любви или желания друг друга. Это было просто потому, что мы шли двумя разными путями, которые пересеклись всего на два коротких месяца.

Прежде чем мой брат успевает спросить что-нибудь еще, Монти выходит из блиндажа и направляется прямо ко мне.

— Черт возьми! — чертыхаюсь я в перчатку.

Я не могу сказать вам, когда в последний раз меня так рано выводили из игры. В своем предыдущем старте на этой неделе я играл дерьмово, но провел целых пять подач, прежде чем сменные питчеры взяли верх. Третий иннинг чертовски неловкий, и впервые за несколько недель я задаюсь вопросом, какого черта я делаю со своей жизнью.

Без нее ничто не имеет смысла. Сотрудники команды по очереди присматривают за Максом до окончания сезона, но что я собираюсь делать в следующем году? Нанимать какого-нибудь случайного человека, который никогда не будет заботиться о моем сыне так, как она заботилась? Зачем я вообще это делаю? Потому что мне это нравится? Ну, сейчас у нас не всегда есть то, что мы любим, не так ли?

Монти кивает моему брату, чтобы тот отошел, и Исайя ободряюще шлепает меня перчаткой, прежде чем вернуться на свое место между второй и третьей базой.

Монти выдыхает, прижимая футболку ко рту, чтобы он мог говорить так, чтобы камеры не зафиксировали то, что он говорит. — Я должен вытащить тебя, Эйс.

Я не спорю. Я не жалуюсь. Я просто согласен.

— Ты должен найти способ справиться с этим, — продолжает он.

— Да, извини, я поработаю над этим. — Мой тон абсолютно сух, и Монти бросает на меня предупреждающий взгляд, напоминая, что не только мне приходится нелегко.

Пока я ною и жалуюсь на то, что скучаю по его дочери, у него также разбито сердце из-за того, что он не видит ее каждый день.

— Извини, — добавляю я более искренне.

Карие глаза Монти ищут мои. — Иди домой. Забирай Макса и отправляйся домой. Тебе не нужно оставаться до конца игры или встречи с прессой. Иди, позаботься о себе и своем сыне.

Когда я стою в центре поля, а на меня смотрит сорок одна тысяча болельщиков, мои глаза начинают гореть, а горло сжимается, потому что я больше не знаю, как о себе позаботиться.

В эти дни я — оболочка человека, почти не принимаю душ и не ем, встаю с постели только для Макса. Иметь кого-то еще, о ком можно заботиться, пока твое сердце разбито, — странное облегчение. Ты хочешь погрязнуть в жалости к себе, но не можешь, потому что кто-то другой полагается на тебя.

Но кто-то другой всегда полагается на меня, так что в этом нет ничего нового.

— Возьми этот чертов телефон и позвони ей, Кай. Это может тебе помочь.

Я качаю головой, проглатывая комок в горле. — Со мной все будет в порядке. Прямо сейчас у нее есть дела поважнее, и ей не нужно отвлекаться на мое нытьё.

Он мгновение смотрит на меня, затем коротко кивает головой, давая мне понять, что пора уходить.

Я именно так и делаю. Убегаю с поля трусцой, через блиндаж направляюсь в здание клуба, чтобы взять ключи. Я захожу в тренировочный зал, чтобы забрать Макса, и нахожу Кеннеди играющей с ним на полу. Она вызвалась присмотреть за ним сегодня вечером.