Правильный ход

Я не могу удержаться от смеха, глядя на него с другого конца комнаты, но затем большой палец моего врача впивается в мою вращательную манжету и стирает улыбку с моего лица.

— Это часть моей награды за хорошую игру? — Спрашивает Исайя Кеннеди, раздеваясь догола, и его ремень со звоном падает на пол. — О какой части тела тебе надо позаботиться с этим растиранием?

— Господи, Роудс.

Кеннеди отворачивается от него как можно быстрее, прикрывая глаза. — Оставь свои чертовы компрессионные шорты. Это не такой массаж. Она бросает на меня быстрый взгляд. — Эйс, что, черт возьми, не так с твоим братом?

— Хотел бы я знать, Кен.

Исайя использует обе руки, чтобы быстро прикрыть свой член, стоя с голой задницей рядом с тренировочным столом Кеннеди. — Ну, ты сказала раздеться, и я возбудился.

Вся комната взрывается смехом. Исайя натягивает шорты и запрыгивает на стол.

— Я просто подумал, — продолжает он. — Наконец-то моя Кенни поймет, что я тот, кто ей нужен. После стольких лет и всего этого напряжения ей потребовалось всего два пробега гомера, чтобы открыть глаза.

В голосе Кеннеди нет интонации. — Никакого напряжения.

Исайя ухмыляется, глядя на нее через плечо. — Детка, напряжение есть. Его можно разрезать ножом. Однажды ты поймешь, Кенни. Тебе нужен настоящий мужчина, а я именно таким и являюсь.

Локоть Кеннеди врезается в правую икру Исайи.

— О, черт возьми! — кричит он, впиваясь зубами в обивку стола, чтобы приглушить звук. Он издает сдавленный стон, его голос срывается. — Кенни! Кенни!

— Вот и все, детка. Скажи ну и кто теперь настоящий мужчина?

Вся комната бьется в истерике, когда мой эгоистичный брат врезается в стол, извиваясь, чтобы убежать от нее. — Тебе нравится причинять мне боль? — Спрашивает он, садясь и выходя из пределов ее досягаемости. — Может быть ты знаешь, что я люблю боль. Некоторые даже называют меня мазохистом в спальне.

Кеннеди изо всех сил старается сдержать улыбку. Они работают вместе три года, и мой брат изо всех сил старался затащить ее в свою постель. Это не сработало. Раньше у нее на безымянном пальце левой руки был бриллиант, а в этом сезоне его нет, кто знает, может быть, это вновь подогрело его решимость.

— Если тебе так нравится боль, ложись обратно на этот стол.

Она похлопывает по подушке.

— Кенни, у тебя был долгий день. Я в порядке. Я не хочу, чтобы ты слишком много работала.

Она смеется, качает головой и уходит. — Слабак.

Мой врач продолжает растягивать мою руку для броска, пока я разговариваю со своим братом. — Однажды ты заставишь ее начать курить.

— Не-а, — говорит Исайя, его голос становится громче, когда он подходит к моему столу, глядя на меня сверху вниз. — Она влюблена в меня. Она пока этого не знает, но это так. И совершенно очевидно, что я влюблен в нее.

— Ясно. С тех пор, как ты каждую ночь ложишься в свою постель с новой девушкой, останавливаясь в тех же отелях, что и она?

Исайя пожимает плечами. — Она меня понимает.

Я хихикаю.

— Я удивлен, что ты остался на массаж. Я думал, ты поспешишь домой, чтобы увести Макса подальше от горячей няни.

— Да, ну, я пытаюсь работать над тем, чтобы ослабить возжи по просьбе Миллер.

— Теперь ты выполняешь просьбы Миллер? Интересно.

— Я думаю, она не так уж и плоха.

Брови Исайи взлетают вверх, на его губах появляется озорная ухмылка. — Она не так уж плоха, да? Кто ты такой и где мой властный старший брат?

Я показываю ему средний палец свободной рукой.

— Знаешь, я тут подумал, может быть, мне стоит прийти сегодня вечером. Убедиться, что с Миллер все в порядке. Если ей не нравится твой дом, она может остановиться в моем.

Мимо проходит Кеннеди, качая головой.

— Как друг, — быстро добавляет Исайя, чтобы она услышала. — Как друг, Кенни!

— Ты идиот, и она не останется в моем доме.

— Но няни Макса всегда жили в твоём доме.

— А у других нянь не было отца, у которого они могли бы переночевать и который живет в тридцати минутах езды.

Они также не выглядели как Миллер, не разговаривали как Миллер и не вызывали у меня желания флиртовать с ними каждый раз, когда они открывали свой чертов рот. Кроме того, они не заставляли мою метательную руку прилагать дополнительные усилия в душе, потому что воспоминания ее аппетитных ног и зеленых глаз не покидают мои гребаные фантазии.

Глава 10

Миллер

Я подпрыгиваю, когда открывается входная дверь, венчик в моей руке падает с громким звуком в металлическую миску.

Я потеряла счет времени. Вероятно, я провела на кухне несколько часов, с тех пор как уложила Макса спать, но время пролетело незаметно, так как я потерялась где-то между маслом, сахаром и мукой. Кухня Кая — выглядит это катастрофа. Я твердо намеревалась привести ее в порядок к тому времени, как он вернется домой, сейчас ясно не умею это сделать. Я смотрю на монитор, как он проверяет, спит ли его сын, прежде чем выйти из спальни и направиться прямо ко мне.

Интересно, насколько он разозлится. Держу пари, что у него покраснеет лицо, нахмурятся брови и широко распахнутся ледяные глаза. Рассерженный Кай — мой любимый, и я, кажется, проделываю замечательную работу по раскрытию этой его стороны.

Но я бы наслаждался этим моментом гораздо больше, если бы сама не был так зла.

Ничего не получается. Сегодня вечером я попробовала четыре новых рецепта, и все они оказались безнадежными. Продукты, которые я заказала? Все это исчезло, кроме тех, которые я купила, чтобы заполнить кладовку и холодильник Кая. Даже потрясающая, ультрасовременная кухня не может раскрыть мой творческий потенциал. Моя последняя надежда — чизкейк с кремом фреш, над которым я работаю, но даже он кажется мне унылым.

— Что, черт возьми, тут произошло?

Голос Кая сочится паникой.

Поворачиваясь, я пытаюсь вытереть немного муки с фартука, но это бесполезно. Я ей покрыта вся. — Как прошла твоя игра?

— Все было прекрасно.

Кай не смотрит мне в глаза, вместо этого его внимание продолжает блуждать по своей разрушенной кухне.

Длинный выдох, который покидает меня, сдувает прядь волос с моих глаз, но она снова падает мне на лицо. — Я хреново справляюсь со своей работой.