Правильный ход

— Похоже, ты завел себе приятеля для обнимашек на ночь.

Кай смотрит на меня сверху вниз равнодушным взглядом.

— Разбуди его и отправь обратно в его комнату, — предлагаю я.

— Мне стыдно. Он провел всю ночь с моим сыном, а теперь он… храпит.

— Ну, а где ты будешь спать?

Он не сводит с меня глаз, надеясь, что я соберу все воедино. Я знаю, на что он намекает, но на этот раз Каю придется попросить то, что он хочет, даже если это касается чего-то столь незначительного, как место для ночлега.

Он прочищает горло. — Ты не возражаешь, если я сегодня посплю в твоей постели?

— Ты хочешь переспать со мной, папочка-бейсболист? Мой тон содержит как можно больше намека.

— На мне сейчас только тонкие шорты, поэтому, пожалуйста, не спрашивай, хочу ли я спать с тобой, пока мы стоим в одной комнате с твоим отцом.

Мои глаза мерцают, я киваю в сторону своей комнаты.

— Пойдем.

— Миллер.

Я хихикаю. — Да?

— Пожалуйста, заткнись.

Он следует за мной в комнату, закрывая смежную дверь, и атмосфера мгновенно меняется.

Стоя в тихом гостиничном номере, он без рубашки, а я без штанов, ошеломляющее осознание охватывает нас обоих. Мы только что обменялись чертовски горячим поцелуем и теперь собираемся забраться вместе в постель сразу после того, как Кай прервал этот момент.

Он чешет затылок. — С какой стороны кровати ты предпочитаешь спать?

Мы оба смотрим на нее.

— С самой дальней стороны от двери. Таким образом, если войдет убийца, он убьет тебя первым.

Его голова откидывается назад. — Убить единственного родителя Макса? Ты бездушная, Монтгомери.

Он следует за мной к кровати. — А почему ты блестишь? Ты позанималась за те пять минут, что я оставил тебя в холле?

Я забираюсь под одеяло на своей стороне — в безопасности. — Это мой уход за кожей, большое тебе спасибо. Тебе, вероятно, стоит подумать о том, чтобы приобрести его. Я слышала, у них есть специальные линии для зрелой кожи.

— Не могу дождаться, когда смогу преподать тебе, когда тебе будет за тридцать.

Только тогда он меня не узнает. Тогда он меня даже не вспомнит.

Кай снимает очки, кладет их на тумбочку, прежде чем выключить свет и нырнуть под одеяло. Его нога касается моей, и он позволяет ей задержаться там лишь на мгновение, прежде чем отстраниться.

Как будто я уже и забыла что на нас нет одежды, когда темнота окутывает нас, простыни укрывают нас, а наша обнаженная кожа еле соприкасается, когда мы устраиваемся поудобнее, тишина практически кричит о том, что я почти полностью обнажена с мужчиной, на которого работаю летом. С мужчиной, с которым я не так давно целовалась и пыталась вытереть стены в туалете бара.

Я почти ожидала, что он немедленно повернется ко мне спиной и заснет, но он этого не делает. Он лежит подложив одну руку под голову, демонстрируя каждый четко очерченный мускул, с открытыми глазами которые устремленными в потолок.

И поскольку я чертовски любопытна, я спрашиваю: — Твой отец знает, что ты в Техасе?

Тишина почему-то становится более напряженной. Охуенный вопрос, Миллер.

Проходит слишком много времени, поэтому я понимаю что ответа не получу, переворачиваюсь на другой бок и пытаюсь заснуть, надеясь, что этот парень — урод, возможно спит с открытыми глазами и утром не вспомнит этот глупый вопрос.

— Нет, — наконец тихо произносит он.

Медленно я поворачиваюсь к нему лицом, но не задавай больше дополнительных вопросов, которые могли бы заставить его замолчать.

Он слегка смеется, но это звучит немного болезненно. — Он даже не знает, что у него есть внук.

Что за черт?

— Я не видел этого человека с тех пор, как мне было пятнадцать или шестнадцать. Как только моя мама умерла… — Он качает головой.

Похоже, что он хочет мне сказать, но останавливает себя, и это заставляет меня задуматься, а были ли у него вообще человек, с кем он мог бы поговорить об этом.

— Могу я… могу я спросить, что произошло?

Кай наблюдает за мной с дразнящим блеском в глазах. — Это все, что мне нужно было сделать, чтобы выбить тебя из колеи? Рассказ о моем дерьмовом, подростковом возрасте.

Я бью его в грудь, но я благодарна, что он способен сейчас шутить.

Он усмехается. — Моя мама и так выполняла большую часть тяжелой работы в семье, поэтому, когда она умерла, вместо того, чтобы сделать шаг вперед, мой отец спился до полусмерти. Оставил мне на попечение моего тринадцатилетнего брата, когда я сам был еще ребенком. У меня тогда даже не было водительских прав.

Иисус.

— В конце концов, он лечился в реабилитационном центре и привел себя в порядок, но так и не вернулся. Последнее, что я слышал, он поселился в городке всего в двух часах езды от того места, где мы выросли, и снова женился.

— Ничего, если я тоже возненавижу его из-за тебя?

— Одному из нас, вероятно, следует это сделать.

— Только не говори мне, что ты простил его?

— Мне кажется, я нахожусь в той точке, когда я ничего не чувствую к нему. Для тебя этого достаточно?

Лицо Кая мягкое, на нем нет морщин от гнева. Как раздражающе разумно с его стороны.

— По крайней мере, Исайя ненавидит его?

— Для меня, я думаю. Теперь, когда он стал старше, он любит комментировать, как ему не по себе из-за того, что я выбрал колледж недалеко от нашего родного города, чтобы помочь ему закончить среднюю школу. Что-то в этом роде. Но я, вероятно, сделал бы это в любом случае. Этот парень — мой лучший друг.

— Это мило.

Он пронзает меня взглядом. — Не называй меня милым.

Я нахожу его свободную руку и обхватываю его большим пальцем, ладонь к ладони, прежде чем положить голову на тыльную сторону его ладони. — Спасибо, что сказал мне это.

Он обводит мое лицо взглядом, его омывает мягкая тоска. — Спасибо, что выслушала. У меня никогда не было кого-то, кому я мог бы это рассказать.

— Тебе следует продолжать говорить. У тебя сексуальный голос, даже когда ты говоришь о своей детской травме.

Он просто качает головой, улыбается и продолжает говорить. — Я не сержусь и не скучаю по нему, но я скучаю по тому, какой была наша семья раньше. До смерти моей мамы все было по-другому. Самым трудным было осознавать, как выглядела счастливая семья, и больше не иметь ее. Я просто пытаюсь дать Максу немного того, что я потерял.