Правильный ход

И вот тут-то все и проясняется. Кай стал старше. Он не хочет наверстывать упущенные вечеринки или даже малую часть свободы. Ему не нужно возвращать свою старую жизнь. Он просто хочет семью, которая у него когда-то была. Он хочет быть достаточным для Макса в надежде, что тот, возможно, не почувствует пробелов, в существовании которых Кай убедил себя.

— Ты хороший отец, Кай. Ты знаешь это?

Он вздыхает, издавая неловкий смешок. — Не приписывай мне сейчас слишком много.

— Я серьезно. А такое бывает со мной очень редко.

В комнате темно, но мои глаза привыкли к недостатку света, так что я могу отчетливо различать синеву в его глазах без его очков в качестве барьера.

Он прекрасен. Действительно, очень красив.

Поворачиваясь на бок, он полностью смотрит на меня, и его нога снова касается моей, но на этот раз он не отстраняется. Вместо этого он накрывает мои ноги своими, запутывая их между простынями.

— Единственный раз, когда я подумал о том, чтобы связаться со своим отцом, был, когда я узнал о Максе. На долю секунды я подумал что должен сказать ему, что он дедушка.

— Но ты этого не сделал?

— Не-а. В этом не было необходимости. Монти вроде как сразу заслужил этот титул. Хотя Макс и не называет его так, было бы странно давать это имя кому-то другому.

О, мое сердце.

— Да, — выдыхаю я. — У моего отца талант зарабатывать свои титулы, хотя они и не принадлежат ему с самого начала.

— Он хороший человек.

— Лучший из лучших.

— Хотя храпит, как ублюдок.

Я заливаюсь смехом.

Атмосфера в воздухе снова меняется, когда Кай поднимает палец, чтобы деликатно заправить мои волосы за ухо. — Я хочу, чтобы Макс думал обо мне так, как ты думаешь о нем.

Я таю от его прикосновений. — Так и будет. Ты так хорошо с ним справляешься. Я знаю, ты не всегда в это веришь, но это так. И мне ли не знать. У меня самый лучший папа на свете.

— Я переживаю, что порчу ему жизнь, возя с собой и командой в путешествия. Я не знаю, какого хрена я делаю. Я пытаюсь притворяться, что знаю, но мне бы хотелось, чтобы у меня были ответы на вопросы о том, как правильно вести себя в качестве родителя.

— Я бы предположила, что каждый родитель в той или иной степени чувствует то же самое. Вы окркжаете Макса любовью. Команда его обожает. Мой папа обожает его. Это все, о чем ты мог бы просить.

Он выглядит так, словно хочет поцеловать меня снова, и, Боже, как же я этого хочу. Но затем я наблюдаю, как Кай сглатывает, убирает свои руки от моих и снова переворачивается на спину, подложив их под голову.

Я повторяю его позу, но руки сложены на коленях.

— Тебе удалось выполнить что-нибудь из твоей работы? — спрашивает он.

Вау, неплохая смена темы. Последние две недели я была блаженно отстраненой от этой части своей жизни.

— Ничего нет, но я кое-что придумала, когда мы вернёмся домой я смогу поэкспериментировать в фургоне.

–:В фургоне? У тебя там есть кухня?

— Маленькая, да. Но она выполняет свою работу.

Между нами проходит пауза. — Я искал тебя в Интернете на прошлой неделе.

Я поворачиваю голову в его сторону, на моих губах появляется дразнящая улыбка. — Только на прошлой неделе? Я думаю что ты сделал это в ту же секунду, как я вышла из гостиничного номера моего отца в первый день.

— Твоя еда прекрасна, Миллер. Это произведение искусства.

В его тоне нет ни капли юмора, что не позволяет мне рассмеяться над неудобным комплиментом.

Снова отвлекая свое внимание, я нахожу потолок. — Раньше так и было.

— Что теперь изменилось?

— Я понятия не имею. В один прекрасный день я не смогла сделать самые элементарные вещи на кухне. То, что я делала с детства. Ничего нового так же, не сработало.

— Как ты думаешь, это как-то связано с наградой Джеймса Бирда, которую ты получила?

Улыбка появляется в уголках моих губ, когда я снова смотрю на него. — Кай Роудс, сколько именно расследований ты проводил?

— Ровно столько, чтобы понять, что ты, блядь, важная шишка.

Я качаю головой, но он только продолжает.

— Ты такая и есть. Весь мир согласен со мной, так что ты можешь пытаться преуменьшать это сколько угодно, но я прав. Ты всегда хотела стать знаменитым кондитером?

— Нет, — честно отвечаю я ему. — Но я всегда ловила себя на том, что стремлюсь к следующему достижению. Быть лучшим во всем, за что бы я ни взялась. Будь то в софтболе, когда я был моложе, или сейчас, в моей карьере. Я всегда гналась за галочками.

— Почему?

Я смеюсь. — Боже, если б я знала. Это то, к чему нас, приучили в обществе, верно? Продолжайте стремиться к чему-то лучшему вместо того, чтобы находить благодарность и покой там, где мы есть.

— Ну, теперь, когда ты сделала перерыв, ты вообще что-нибудь из этого чувствуешь?

— Благодарность и покой?

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. — Я думаю, что могла бы обрести большую благодарность и покой, находясь в постели с тобой, Кай Роудс.

Он разражается смехом. — У тебя нет гребаного фильтра.

Я улыбаюсь ему, чувствуя непреодолимое желание рассказать ему все. У него никогда не было того, с кем можно поговорить, так же как и у меня.

— Давление, — продолжаю я. — Оно кажется тяжелым. Почти удушающим. Когда я только поступила в кулинарную школу, у меня были планы когда-нибудь открыть свою собственную маленькую пекарню. Место, где люди могли бы купить мое печенье или пирожные, и я могла бы наблюдать радость на их лицах, когда они откусывают первый кусочек. Но когда я пришла в индустрию, эта цель не казалась мне достаточно большой или впечатляющей. Вместо этого я ушла в мир высокого класса, и теперь единственные люди, которые едят мою еду, — это критики или гости, которые заплатили за это баснословные суммы. Я вижу как люди анализируют каждый кусочек того, что я приготовила, вместо того, чтобы наслаждаться этим, и если честно после этого стало трудно вкладывать такую же любовь в свою еду, не переосмысливая все, что я делаю, зная что это будет оценено, а не доставит удовольствия.

Тишина в гостиничном номере удушающая. Кай лежит всего в нескольких дюймах от меня, но я все равно не смотрю на него. Уязвимость — это ощущение, от которого я предпочитаю держаться подальше. Мой образ жизни не способствует тесным и долгосрочным дружеским отношениям. Мне очень давно не приходилось быть уязвимой с кем-либо, и я годами избегала саморефлексии.

Его огромная рука обхватывает мое лицо, поворачивая мой подбородок к себе. — Почему ты все еще занимаешься высококлассной продукцией вместо того, чтобы упростить все и открыть собственную пекарню, как ты хотела?

Я сглатываю. — Потому что то, что я делаю сейчас, находится на другом уровне. Да, часы работы смехотворны, и, конечно, нагрузка от работы на высококлассной кухне может быть непосильной, но я сделала себе имя. Я думаю, что другие смотрят на мое резюме и находят его впечатляющим.

Его глаза ищут мои. — Имеет ли значение то, что думают другие люди?

Есть только один человек, чье мнение обо мне имеет значение, и это мужчина по другую сторону этой двери. После всего, что он для меня сделал, он заслуживает потрясающую дочь. Дочь, которая преуспевает во всем, что делает.