Правильный ход

Он наконец смотрит в мою сторону. — Думаешь, ты сможешь пойти на это?

Ему не обязательно это говорить, но я знаю, что ни на одном из этих мероприятий его никто не поддерживал. Я бы предположила, что Исайя всегда был слишком занят своими проблемами, чтобы они могли быть рядом друг с другом, и да, в этом году у него будет сын, но у него также буду я.

— Я уверен, что твой отец хотел бы, чтобы ты был там, — добавляет Кай.

Его тон непринужденный, легкий и отстраненный, именно такой, каким я просила его быть, но он не должен быть отстраненным, когда дело доходит до просьбы о том, чтобы кто-то наконец поддержал его.

Кладу руку ему на предплечье, провожу кончиками пальцев по тонкой коже с внутренней стороны. — Я буду там, — говорю я убежденно. — Для тебя.

Я не упускаю из виду, как смягчается выражение его глаз, прежде чем он возвращается за стол, чтобы проведать своих товарищей по команде и тренера, напоминая мне, что они здесь, и, возможно, удивляясь, почему я вдруг не против немного поработать с КПК.

Я кладу голову ему на бицепс, обхватываю его руку, чтобы удерживать, пока он моет посуду, на данный момент забывая о своих правилах. — Спасибо тебе за сегодняшний вечер.

Он прижимается щекой к моим волосам. — Я бы все сделал для тебя, Миллер.

Глава 28

Миллер

За пределами стадиона в Анахайме царит организованный хаос. Менеджеры по оборудованию следят за загрузкой автобусов, пока команда принимает душ после игры. Болельщики кричат с плакатами и футболками в руках, надеясь увидеть своего любимого игрока до того, как мы отправимся в аэропорт.

Обычно я бы уже ехала в автобусе, а Макс спал, но последние несколько дней он боролся с болезнью, и из-за этого его обычный график вылетел прямо в трубу. Я не менее устала, имея дело с больным малышом в дорожной поездке, и то, с чем боролся Макс, наконец-то настигло меня в виде непреодолимого истощения.

У меня раскалывается голова, когда я подбрасываю его на руках возле заднего входа в раздевалку для посетителей. Я пытаюсь успокоить его, но из того, что я узнала за последние несколько дней, единственный человек, к которому он обращается, когда плохо себя чувствует, — это его отец. Но Кай играл сегодня вечером, так что я уверена, что он дает интервью прессе после игры и проходит некоторую физиотерапию.

— Все в порядке, Макс. Шшш.

Я провожу рукой по его спине, прежде чем слегка прижать его голову к своему плечу, надеясь, что это заставит его отдохнуть.

Этого не происходит. Он воет своими маленькими легкими, его крик оглушает рядом с моим ухом.

— Папа, — всхлипывает он, его льдисто-голубые глаза обведены красным, когда он лихорадочно оглядывает оживленную парковку. — Папа!

— Я знаю. Я знаю. Он скоро выйдет.

Он не останавливается, каким-то образом находя в себе силы кричать еще громче.

Мой отец бросает на меня быстрый обеспокоенный взгляд через площадку, но он так занят изучением отчетов скаутов с остальными членами тренерского штаба, что я просто отмахиваюсь от него, говоря, что со мной все в порядке.

У каждого есть своя работа, и это моя.

Но я понятия не имею, какого хрена я делаю. Я знаю, как весело провести время с Максом, как понять, что ему нужно, будь то еда, сон или смена подгузника. Но я понятия не имею, как ему помочь, когда он так болен или расстроен.

У меня нет такой материнской интуиции, и я не уверена, то ли это из-за того, что я потеряла свою собственную мать в столь юном возрасте, то ли еще из-за чего, но, возможно, это первый раз в моей жизни, когда мне горько из-за того, что ее нет рядом со мной, у которой я могла бы научиться этим инстинктам.

Когда я преуспеваю в чем-то, я испытываю удовлетворение от осознания того, что принадлежу к этому кругу, что я стою вложенных средств. Будь то шеф-повара, которые вложили в меня деньги, выбрав для эксклюзивной стажировки, или знание того, что мой отец вложил свою жизнь, усыновив меня, когда он был не совсем в том положении, чтобы брать на себя такую ответственность. По крайней мере, я сделала себе имя.

Но прямо сейчас я ничего не делаю ни для Кая, ни для его сына.

Болельщики выстраиваются вдоль огороженной канатом площадки, освобождая проход для команды, чтобы добраться до автобуса, но большинство ребят находят минутку, чтобы подойти туда, дать несколько автографов и поблагодарить болельщиков за то, что остались так поздно.

Они смотрят на меня так, будто я понятия не имею, что я делаю с семнадцатимесячным ребенком, который все еще не спит в 11 часов вечера и кричит мне в ухо, и они были бы правы. Неуверенность быстро овладевает мной, потому что все здесь знают, что я не то, что ему нужно.

Всего семь недель назад я планировала провести лето, работая над новыми рецептами и улаживая свои проблемы на кухне, но сейчас все, о чем я могу думать, — это стараться быть достаточной для Макса в надежде, что ему станет лучше. Я знаю, что ему некомфортно, это можно видеть ясно как день. Его горло распухло, а из носа безостановочно текут сопли. Но я не Кай, и Макс не успокоится, пока его отец не будет здесь.

Моя голова раскалывается так сильно, что все, чего я хочу, — это упасть в кровать и поспать несколько часов, когда Кай, наконец, выходит на улицу в бейсболке задом наперед и контактных линзах, заменяющих очки. Он выглядит раздражающе красивым и собранным, в то время как я чувствую себя дерьмово.

Крик его сына — это маяк, который немедленно указывает нам направление.

— Иди сюда.

Кай забирает у меня Макса, подпрыгивая на носках, пытаясь усадить его. — Ты в порядке, — шепчет он. — Ты в порядке, Баг. Я держу тебя.

Стон Макса смягчается до всхлипывания, когда он тает на плече отца.

— Он вообще не спал?

Спрашивает меня Кай немного резким тоном.

Я просто качаю головой, слишком уставшая, чтобы что-то говорить, и слишком смущенная тем, что ничем не могла помочь.

Кай разочарованно вздыхает. Он провел три ночи без полноценного ночного отдыха, так что он не только так же вымотан, как и я, но и чувствует себя виноватым за то, что вынуждает своего сына совершать изнурительные поездки во время болезни. Добавьте это к тому факту, что сегодня вечером он дерьмово подавал, и "Warriors" проиграли из-за пробега, который он пропустил, еще находясь на насыпи.

Кай смотрит на меня, и я чувствую, как у него чешутся пальцы прижать меня к себе. Я хочу, чтобы он это сделал. Я хочу сказать “к черту все” своим дурацким правилам и упасть к нему, потому что прямо сейчас мне нужно его утешение. Я становлюсь все более и более зависимой от него.

Но как только эти слова вертятся у меня на кончике языка, один из координаторов команды по связям со СМИ хлопает его по плечу.

— Ты издеваешься надо мной, — заявляет Кай, потому что он знает, что должен делать, даже без того, чтобы его говорили. — Мой ребенок болен. Дай мне просто сесть в этот гребаный автобус.