Право лорда

А сейчас… Нет, отголоски, даже, пожалуй, обрывки благоразумия продолжают вопить откуда-то сильно издалека, что эйфория когда-нибудь схлынет, что это всё временно… но в противовес этому нудному голосу хочется смеяться, причём во весь голос и вот так лететь! Просто лететь, раскинув руки по сторонам и прижимаясь грудью к горячей спине нагшаса. Плотно так прижимаясь причём, мало ли… А ещё петь хочется!

Не сразу дошло, что нагшас, обернувшись, как-то сквозь зубы спрашивает:

— Ма-ай-я-я, ты что делаешь?!

— Радуюсь! — ни на секунду не задумалась я, отвечая. — И лечу-у!!

— И долго… ты собираешься радоваться? — а меня от хриплых ноток в его низком чарующем голосе совсем накрыло, окончательно и бесповоротно, и я вдруг поняла, что единственное, чего мне не хватает, это песни, стопудово!

Сказано — сделано. К моему (да и Кира) удивлению, песня-таки грянула!

Причём, ладно, если бы ещё затянула что-то из Imagine Dragons или Red Hot Chili Peppers… Так нет же!

— Солнце да яркое белое гори,

Ой ночи тёмные, да горячи объятья… — вырвалось как-то само собой.

— Эйва… Майя! Что. Ты. Делаешь.

— Пою, — чистосердечно признаюсь, да. — Это мамина любимая песня. — Хочешь послушать?

Вместо ответа раздалось невразумительное «Гхм!!», кое я истолковала как самый горячий интерес. Поэтому продолжила:

— Сердце да девичье ты заговорил…

Ой мама маменька, да не умею врать я!* *(С) Юта «Любимый мой» прим. авт.

— Майя… — почти простонал нагшас, и я поспешно обняла его, склонила голову на плечо, потёрлась щекой, а пальчиками по груди прошлась.

— Красивая, правда?

— Слишком… красивая, — раздалось сквозь зубы.

— Ну так, а я о чём! Представляешь, я и не знала, что слова помню!

Любимый мой, лети как вольный ветер!

Казачья кровь да конь… нет, скорей грифон, ага, грифон твой вороной! — с удовольствием пропела я.

— Любимый мой… один такой на свете!

Да не судьба нам вместе быть с тобой!

Любимый мой…

И вот вроде как момент грустный, не судьба как-никак, а я вдруг поняла, почему Юта эти слова с такой любовью, с таким удовольствием поёт! Ну, потому что красиво же! До слёз прям красиво! И потом, какая разница, судьба-не судьба, когда вот сейчас, здесь… такое волшебство происходит!

Сама не заметила, как прижалась к воину ещё теснее, а мои пальчики принялись исследовать не только кожаный жилет на его груди, но и все не попадающие под этот самый жилет участки… шею, плечи, часть грудной клетки, полоску кожи между этим самым жилетом и ремнём на брюках…

Вот на ремне мои пальчики и остановились, а внутренний голос сказал (то есть уже взвыл, зараза), что хватит, мол. Ну я и остановилась. Как послушная девочка. Мне, в конце концов, для полного и абсолютного счастья и всего, что выше этого самого ремня более, чем достаточно…

Но не тут-то было!

Поверх моих пальцев вдруг легли горячие пальцы Кира, руку мою приподняли, коснулись нежным поцелуем (от которого меня всю, от макушки до пят, молния пронзила!) кончиков пальцев, а потом положили ладонью на… хм… неопровержимый комплимент моим вокальным способностям. Огромный такой аргумент. Внушительный. Очень.

Я каким-то сверхъестественным усилием воли подавила импульс выгнуться дугой, и в стремлении взять под контроль собственное тело и горячее подёргивание внизу живота с усилием сжала бёдра… между которыми он сидит! И услышала стон. Самый настоящий! Хриплый. Его стон.

— Эйв… Майя! — почти прорычал Кир. — Если ты не прекратишь, посажу тебя спереди.

Бесстыжая картинка, вспыхнувшая в голове, всё же заставила застонать. На этот раз.

— Только прежде штаны сниму, — припечатал нагшас.

— С себя или с меня? — между прочим, невинное уточнение. Но важное.

— Майя!!!

— Я молчу, я просто спросила. Мало ли… ты… того… вспотел.

— Вспотеешь с тобой!!

Эм… и где ваша нагшасская выдержка?

Но всё же, не без усилий, взяла себя в руки и больше не пела. После того, как, правда, всё же допела «Любимый мой» до конца. А петь хотелось, чёрт побери! Но почему-то в голову лезло «Мало-мало-мало-мало-мало огня…» и совсем уж бесстыжее «Чем выше любовь, тем ниже поцелуи…» Так что каким-то чудом я сдержалась.

Также на всякий случай, как только возможность представилась, и руки убрала. Во избежание недоразумений. Ну и комплимента моим вокальным данным…

— Руки верни! — скомандовали мне. — Не хватало ещё, чтобы упала!

— Ты же говорил, с Тита невозможно упасть, — робко напомнила я то, чего Кир, в общем-то не говорил. Но спорить нагшас не стал. Просто припечатал:

— Верни!

И я вернула. На талию, как послушная и вообще порядочная девочка.

Мою ладонь тут же переложили… ниже.

Я, недолго думая, прикусила беззащитно подставленное мне на растерзание плечо.

— Ма-айя-я!..

— Ки-ир! — ответила ему в тон и добавила: — Или так, или никак!

Руку мою всё же отпустили.

Ну а я принялась, что называется, «кайфовать молча». Благо, когда летишь на грифоне, это более, чем возможно.

К концу полёта, который оказался и в самом деле намного быстрее, чем наш давешний заезд на грагхах я даже задремала, склонив голову на плечо нагшаса.

Так, в состоянии сладкой дрёмы ничуть не возражала, когда нагшас после нашего приземления подхватил меня, сползающую с тёплого бока Тита, на руки, и с какой-то навалившейся пофигистичностью отметила, что даже будь я в состоянии очнуться и паниковать, ничего бы не вышло, просто тело странно одеревенело. Но «одеревенение» было приятным, сладким и каким-то томным.

Не открывая глаз, поёрзала в сильных мужских руках, оказавшихся, помимо всех остальных достоинств ещё и невероятно удобными, и обвила шею нагшаса руками.

— Мой лорд! Ваша светлость… — раздалось совсем рядом, и я с той самой пофигистичностью осознала, что лорд где-то рядом.

Подивилась, конечно, его живучести, не без этого, но проснуться, чтобы тоже поприветствовать вроде как нехило пострадавшего от моей руки мужа, не смогла. Впрочем, если он где-то здесь и на ногах, то не сильно он и пострадал…