Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа

Я решаю вернуться к делу.

— Луций, являюсь я его последователем или нет, это все же не освобождает меня от обязанности передать тебе решение Синедриона.

— Конечно же нет. Я и не имел этого в виду, только хотел сказать, что, должно быть, они очень тебе доверяют. Будь я на их месте, я бы опасался, что ты можешь и не передать мои слова в точности. Хочешь вина?

— Премного благодарен, но нет.

— Может, воды?

— Сейчас не хочу пить.

Пожав плечами, Пилат отпивает вина из чаши. Эта чаша — настоящее произведение искусства. По краю изображена колонна марширующих римских солдат в красной форме со щитами и в бронзовых шлемах. Потрясающая работа. Различим даже герб на каждом из щитов.

— Правда или нет, что людям твоего народа запрещается покидать свои дома после с захода солнца сегодняшнего дня? — небрежно спрашивает Пилат.

— Да, префект, с того момента, когда два свидетеля смогут счесть на небе три звезды.

— И нарушить этот закон — серьезное преступление?

— Да, это так.

Пилат неодобрительно ухмыляется.

— Значит, тогда все будет тихо. После всего этого ужасного шума и толкотни на рынках я с нетерпением жду тишины.

Глядя на меня, он улыбается и делает знак помощнику, чтобы тот долил ему в чашу вина. Помощник выполняет приказание, а я теряюсь в догадках, что же у него на уме. Он никогда не задает вопросов просто так, а еврейские законы, касающиеся Песаха, он знает практически не хуже меня. В бытность его здесь уже прошло три Песаха.

— Да, будет тихо, — с подозрением говорю я, — если ты не собираешься сам вызвать волнения. Иначе зачем у тебя во дворце целая когорта солдат?

— Какие волнения? Ты имеешь в виду казнь твоего жалкого незаконнорожденного друга, которого только что привели? Это вызовет бунт? Или, правильнее сказать, еще один бунт?

Охранники отступают назад, оставляя Иешуа стоять одного посреди зала в янтарном свете светильников. Его взгляд, похоже, устремлен в какое-то нездешнее царство, и то, что он видит, не слишком ему нравится.

Мускулы у меня на животе сжимаются.

— Иешуа бен Пантеру очень любят почти все, о чем свидетельствует восторженный прием, оказанный ему пару дней назад, когда он въехал в город на «уродливом маленьком осле», как ты сказал. И как ты знаешь, здесь почти все ненавидят Рим. Так что вполне очевидно: тебе не стоит провоцировать бунт.

— А тебе должно быть очевидно, что я не могу игнорировать факт государственной измены.

Я откидываю голову, выставляя вперед подбородок.

— Префект, собрание Совета семидесяти одного продолжалось почти всю ночь. Мы допросили Иешуа бен Пантеру и свидетелей. Мы не нашли доказательств государственной измены. Показания свидетелей практически ни в чем не совпадают. Если у тебя есть другие доказательства, мы были бы очень признательны, если бы ты позволил нам с ними ознакомиться.

— У меня есть два свидетеля, которые, будучи допрошены каждый по отдельности, подтвердили совершение им деяний, составляющих факт государственной измены по отношению к Риму, — без обиняков отвечает Пилат.

— Это уважаемые люди?

— Презренные люди. Зелоты. На этой неделе они уже убили троих моих солдат во время беспорядков, случившихся у ворот Храма. Безусловно, я приговорил их к смерти, но после долгого бичевания они рассказали многое, в том числе назвали бен Пантеру в числе людей, их поддерживающих. Я подозреваю, что он намеренно спровоцировал беспорядки, чтобы дать зелотам возможность напасть на моих людей.

Такое обвинение заставляет меня просто остолбенеть.

— Как зовут этих зелотов?

— Дисмас и Гестас. Оба родом из Галила… как и твой друг, насколько мне известно.

Я выслушиваю это, даже не моргнув.

— Быть родом из одной и той же местности вряд ли является преступлением, Луций. Говорили ли эти зелоты, что Иешуа бен Пантера входит в их организацию или что он согласился помогать им…

— Если я не ошибаюсь, одного из его последователей зовут Шимон Зелот? Именно так мне сообщили мои осведомители. Может, тут какая-то неточность?

Он ждет моего ответа, заранее зная его.

— Ты не ошибаешься, префект, но…

— А как насчет другого, именуемого Иуда Сикарий? Не потому ли у него такое прозвище, что он является членом тайного общества сикариев, людей кинжала?

Мое сердце колотится как бешеное, но я поднимаю брови, изображая крайнее удивление.

— Да ты, Луций, просто ученый. Но к чему ты клонишь?

— К тому, что бен Пантера открыто принимает в ряды своих последователей врагов Рима, — ухмыляясь, отвечает он.

— Это не имеет особого значения. Он также принимает прокаженных, сборщиков податей и женщин. Не имеет значения, кто они и во что они верят, если…

— Иосиф, известно ли тебе, что в долине Кидрон, всего в паре шагов от того места, где живет со своими жалкими учениками твой друг бен Пантера, находится большой тайный лагерь зелотов? Они, можно сказать, живут вместе.

Кровь отливает от моего лица, меня знобит. Конечно же, я знаю это. Синедрион должен знать такие вещи.

— Да, я слышал об этом. И что же?

— Меня это просто заинтересовало. Но я уверен, что, несмотря на все их крики о свержении власти Рима, зелоты прибыли сюда только для того, чтобы поучаствовать в празднестве. Иначе бы ты, мой друг, предупредил меня.

Отпивая вина из чаши, он смотрит на меня поверх ее края.