Преследователь
Шрифт:
— Думаю, Даниэль и я. Согласен, Даниэль?
— Согласен.
— А Ева с Пелле разыграют влюбленную парочку уворот кладбища, чтобы отвлечь внимание. Ева, ты передашь той женщине, что начиная с завтрашнего дня она может ждать нас. Мы еще договоримся обо всем подробнее.
На следующий вечер мы с Вальтером пришли в гараж, как раз когда механик отмывал руки песком и жидким мылом.
— Как жизнь, Эрвин?
Он обернулся и с удивлением посмотрел на нас:
— Ты зачем, Вальтер?
— Мне надо бы с тобой поговорить.
У Эрвина было испитое лицо с хитрыми, беспокойными
— Сейчас, только покончу с мытьем.
Мы ждали его во дворе, еще мокром после ливня. В гараже стоял грузовик, покрышки были стерты, капот открыт. Как видно, Эрвин возился с мотором. У вечернего неба было какое-то необычное освещение: блекло-зеленое, переходящее внизу в бледно-розовое.
Эрвин вышел во двор, и Вальтер предложил ему сигарету. Мы все трое закурили.
— Слушай, Эрвин, опять наклевывается одно дельце.
Эрвин сейчас же метнул па меня недоверчивый взгляд.
— С ним все в порядке, полная гарантия, — прибавил Вальтер, кивнув на меня.
— Какое? Налево?
— Ясно. Ты что, думаешь, я член военно-промышленного совета?
— А что надо везти?
— Не товары.
— Так что?
— Нам надо увезти покойника.
— А что с ним стряслось?
— Еврей, беженец.
— Ах, вот что.
— Ну как?
— А куда везти?
— На восточное кладбище на Кроненштрассе.
— Дело верное?
— Иначе я за него не взялся бы.
— Сколько?
— Полсотнт.
— Наличными?
— Половину вперед, половину потом.
Эрвин почесал в раздумье шею.
— Кто-нибудь об этом знает?
— Что за вопрос! Никто его не знал, только те люди, которые его прятали. Они будут молчать, понимают, что их по головке не погладят. Просто хочется сделать одолжение знакомой.
— Но только одно — меня в это дело не впутывать. Я тут ни при чем, понимаешь? Я теперь рисковать не могу. Меня уже взяли на заметку, понятно?
— Ясно. Положись на меня. Твое дело сторона. Вот тебе наше слово. Слышишь, Даниэль?
Оба посмотрели мне в глаза. Я кивнул и сказал, что это само собой разумеется.
— Ладно, Эрвин, тогда бери машину и поедем. Через полчаса вернешь ее обратно.
— Уже сейчас?
— А почему нет?
— У меня еще дела есть.
— Отложишь на полчаса свои дела.
— Слушай, приятель, не могу же я…
— Можешь.
— Нужно, чтобы путевка была.
— Да ведь ты говорил, что у тебя есть готовые бланки?
— Так-то оно так, да они для начальника, когда он ездит по всяким делам.
— А начальник здесь?
— Сегодня вечером его нет.
— Возьми один бланк, и дело в шляпе.
— А если старик заругает?
— Побоится. Он у тебя в руках, сам налево ездит.
— Ну ладно, сейчас возьму.
Эрвин повернулся, сразу решившись, и пошел в гараж. Он мне не очень-то понравился, я сказал об этом Вальтеру. Но тот покачал головой:
— Для таких дел только такие парни и подходят.
Одна из дверей гаража открылась изнутри, и машина задним ходом выехала во двор. С нее соскочил Эрвин и запер гараж. Мы влезли в машину и поехали в центр города, к тому дому, где был спрятан покойник.
Было около девяти вечера.
На четвертом этаже мы с Вальтером позвонили в квартиру к Боде.Фрау Боде, очень бледная женщина, отворила нам сразу.
— Ага, вы за книгами?
— Да.
— Пойдемте, они в ящике на чердаке.
Фрау Боде пустила по дому слух, что конфискованы книги одного ее прежнего квартиранта и что за ними должны приехать.
Мы пошли на пустой чердак, в котором стояли мешки с песком и ведра с водой. Фрау Боде открыла дощатый чулан и посветила в угол под крышей. Там за старым шкафом стоял ящик. По форме он не был похож на гроб. Покойник примостился в нем сидя, в позе, в какой было принято хоронить тысячелетия назад. Мы вытащили этот ящик, выкрашенный в черный цвет. В эту минуту, как и было договорено, появился Эрвин. Фрау Боде посветила ему. Он тихонько шел к нам по темному чердаку. Когда он приблизился, мне стало как-то не по себе. Он принес лямки, мы накинули их на плечи. Потом надели перчатки и подняли ящик. Ящик был сухой, и запах из него шел чуть слышный. Специалисты похоронных дел — единоверцы покойного — тайно обрядили его согласно принятому у них ритуалу. Мы понесли ящик к лестнице. Мы с Эрвином шли впереди, Вальтер, как самый сильный, сзади. Мы даже не заметили, куда исчезла фрау Боде.
Мы спустились вниз по лестнице. В подъезде, когда мы поставили ящик наземь, чтобы отдышаться, вдруг появился представитель власти — толстый и потный «золотой фазан» в коричневом мундире. Очутившись лицом к лицу с тремя посторонними мужчинами, он струхнул:
— Что это здесь за сборище, а? — проворчал он, по очереди обводя нас взглядом своих водянисто-голубых глаз. Я сразу заметил, что он навеселе.
— Никакого сборища — просто мы несем книги в госпиталь, чтобы раненым было что читать.
Вальтер говорил громко, уверенным и по-мужски решительным голосом, который в ту пору импонировал представителям власти. «Золотой фазан» потер нос, испещренный багровыми жилками.
— Дело, дело. Не могут же раненые все время в скат играть. Ну, тогда действуйте, а то, гляди, тревога начнется. Хайль Гитлер! — Он вытянул руку.
А потом грузно затопал вверх по лестнице. Лифт уже давно не работал.
Мы подняли свою ношу, донесли до машины и вдвинули в кузов, задний борт которого был откинут. Вальтер влез в кузов, я закрыл борт. Мы с Эрвином сели в кабину, и Эрвин, не задерживаясь, повел машину. Я заметил, что он трусит. Он не мог ехать быстро: затемненные фары давали мало света, и ему плохо была видна улица. Некоторое время мы ехали по направлению к кладбищу. При зеленоватом свете спидометра мне было видно напряженное лицо водителя. Лицо у него было жесткое, грубое. Вдруг завыли сирены. Эрвин поехал быстрее. Уличные фонари, синие лампочки которых чуть светили, погасли, как по мановению волшебной палочки.
Едва освещенный переполненный трамвай стоял посреди улицы. Его задержали два полевых жандарма. Они требовали, чтобы люди вышли из трамвая и спрятались в общественном бомбоубежище.
— Живо, живо, не задерживайтесь! — кричали жандармы в общую сутолоку. Люди, бледные тени, чуть видные при свете фонариков, которые держали жандармы, громко ругаясь, шли в указанный дом.
Вдруг Эрвин затормозил. Затем развернулся и помчался назад, но тут же повернул в переулок и остановился.