Пригоршня скорпионов

Не дожидаясь ответа, Мок покинул свой кабинет. Он пошел по Швайдницерштадтграбен в направлении к универмагу Вертхайма. Затем свернул влево на Швайдницерштрассе, прошел мимо помпезного памятника Вильгельму II, который охраняли две аллегорические фигуры — Государства и Войны, у церкви Божьего Тела перекрестился и повернул на Цвингерплац. Миновав здание реальной гимназии, он вошел в кофейню Оттона Штиблера. Зал был битком набит любителями черного напитка, а в воздухе, сизом от табачного дыма, витал аромат кофе. Мок сразу направился в конторку. Бухгалтер тут же прервал работу и вышел, чтобы дать советнику возможность спокойно поговорить по телефону. Мок не доверял телефонисткам в полиции и очень часто конфиденциальные разговоры вел с этого аппарата. Он позвонил по домашнему номеру Мюльхауза. Представился и выслушал необходимую ему информацию. Затем поговорил с женой и объяснил свое отсутствие на обеде навалом работы.

Бреслау, того же 13 мая 1933 года, половина четвертого дня

«Епископский подвальчик» в здании Силезского дома на Хельмут-Брюкнер-штрассе, которая до прихода к власти нацистов называлась Бишофштрассе, то есть Епископская улица, славился отменными супами, жарким и свиными рульками. Стены там украшали картины баварского художника Эдуарда фон Грютцнера, изображающие сценки не слишком аскетической жизни монахов. Мок более всего любил боковой зальчик, в котором приглушенный зеленоватый свет просачивался сквозь размещенный под потолком витраж. Когда-то Мок заходил сюда довольно часто. Он сидел и предавался мечтам среди колеблющихся теней, убаюкиваемый покоем подземелья, тихим дыханием подвала. Однако возросшая популярность ресторана уничтожила столь любимую советником полусонную атмосферу. Тени колебались и сейчас, но чавканье лавочников и владельцев складов, а также галдеж эсэсовцев, которые последнее время валом сюда валили, привели к тому, что призрачные волны океана вместо успокоения приносили в воображение Мока тину и жесткие водоросли.

Криминальсоветник находился в трудной ситуации. В течение уже нескольких месяцев он отмечал в полиции тревожные перемены. Для него не было секретом, что многие с нескрываемым презрением относятся к одному из лучших сыщиков еврею Гейнцу Кляйнфельду; некий полицейский, недавно принятый в криминальный отдел, даже отказался работать вместе с Кляйнфельдом. В результате через несколько дней он был уволен. Но это было в начале января. А сейчас Мок отнюдь не был уверен, что смог бы вышвырнуть со службы этого нациста. С тех пор многое изменилось. 31 января министром внутренних дел и главой всей прусской полиции стал Герман Геринг, спустя месяц в пышное здание Силезского регентства на Лессингплац въехал новый коричневый обер-президент Силезии Хельмут Брюкнер, а еще через неполных два месяца после этого главой полицайпрезидиума Бреслау был назначен пользующийся дурной славой Эдмунд Хайнес. Настали новые порядки. Давний лагерь для французских военнопленных на Штреленершоссе был превращен в концентрационный, куда в числе первых попали старые знакомые Мока — бывший полицайпрезидент Фриц Фойгт и бывший бургомистр Карл Мах. На улицах вдруг появились компании юнцов, исполненных веры в собственную безнаказанность и до горла налитых дрянным пивом Хааза. С горящими факелами в руках они сопровождали колонны арестованных евреев и антинацистов, на груди у которых висели фанерные таблички с перечислением их преступлений против немецкого народа. Улицы переименовывались, они получали новых коричневых патронов. В полицайпрезидиуме вдруг активизировались сторонники НСДАП, а в западном крыле здания разместилось гестапо, куда неожиданно стали переводиться лучшие сотрудники из других отделов. В криминальный отдел Хайнес, невзирая на протесты Мюльхауза, засунул своего любимчика Форстнера, а личный враг Мока советник Эйле стал начальником только что созданного еврейского сектора. Нет, сейчас — в мае тридцать третьего — Мок не отважился бы на столь решительные действия. Он оказался в трудной ситуации: с одной стороны, он обязан сохранять лояльность по отношению к фон дер Мальтену и масонской ложе, которая способствовала его блистательной карьере, но в то же время не должен восстанавливать против себя нацистов. Более всего его бесила невозможность влиять на ситуацию и то, что его будущее зависит от того, кто окажется убийцей баронессы.

Если это будет член какой-нибудь секты — что выглядело весьма правдоподобным, — гитлеровская пропаганда получит удобный повод для уничтожения бреславльских «вольных каменщиков» и людей, связанных с ними, а значит, и Мюльхауза, и Мока. Этого сектанта бульварная газета вроде «Штюрмера» с огромным наслаждением перерядит в масона, а чудовищное преступление представит как ритуальное убийство — следствие взаимных счетов трех масонских лож города.

Если же убийцей окажется психически больной извращенец, Хайнес et consortes, [5] вне всяких сомнений, принудят Мока дописать убийце «антинемецкую» — еврейскую или масонскую — биографию. И в том и в другом случае Мок предстанет перед своими покровителями-масонами в двусмысленной роли орудия в руках коричневых пропагандистов. Так что нет ничего удивительного, что фон дер Мальтен велел передать убийцу ему — дабы жестоко отомстить преступнику и одновременно задушить в зародыше интригу против ложи. Как следствие и передача, и непередача убийцы в руки барона будет означать для Мока службу в фишерайполицай в Любине. В первом варианте коричневые газеты, инспирированные Форстнером, развопятся, что масоны позволили себе сами вынести приговор и привести его в исполнение, а во втором — соответствующим образом отреагируют Мюльхауз и члены ложи. Разумеется, криминальсоветник мог бы порвать с масонами и переметнуться к гитлеровцам, но против этого восставали остатки «хорошего вкуса», который не сумели уничтожить двадцать лет службы в полиции, а равно и понимание, что карьере его все равно придет конец: ложа сможет самым примитивным образом отомстить ему — проинформировать соответствующих лиц и организации о его былой принадлежности к «вольным каменщикам».

5

И присные (лат.).

Никотин всегда благотворно действовал на мозг Мока. Так было и в этот раз: ему пришла гениальная мысль — самоубийство преступника в камере и немедленное его погребение. («Нацисты в этом случае не смогут требовать от меня сочинения антинемецкой биографии изверга; я скажу им, что он уже мертв, а у меня нет времени играть в бюрократию и придумывать протоколы допросов. А перед ложей я тоже буду чист: даже если гитлеровские газеты припишут ему подходящий curriculum vitae, [6] я в соответствии с истиной скажу, что не имею к этому ни малейшего касательства».) Да, это спасло бы его.

6

Жизнеописание, биография (лат.).

Но через несколько секунд Мок вновь нахмурился; он не учел одну неприятную возможность: а что будет, если он вообще не найдет убийцу?

Кельнер поставил перед ним литровую глиняную кружку пива Кипке и уже собрался спросить, не желает ли господин советник чего-нибудь еще, но тот взглянул на него каким-то невидящим взором и внятно произнес: «Что ж, если я этого мерзавца не найду, то я его создам». Не обращая внимания на изумленного кельнера, Мок задумался: перед его глазами замелькали лица возможных кандидатов в убийцы. Он быстро начеркал несколько фамилий на салфетке.

От этого занятия его оторвал человек, с которым он договорился встретиться здесь. Гауптштурмфюрер СА Вальтер Пёнтек из гестапо внешне был похож на добродушного трактирщика. Своей громадной мясистой лапой он сдавил узкую ладонь Мока и удобно устроился за столом. Заказал он то же самое, что и Мок: судака с острым салатом из репы. Криминальсоветник, прежде чем перейти к делу, мысленно составлял характеристику сотрапезника: жирный бранденбуржец с голым веснушчатым черепом, на котором сохранился венчик рыжих волос, зелеными глазами и толстыми щеками; любитель Шуберта и несовершеннолетних девочек.

— Вам все уже известно, — начал он без всякого вступления.

— Все? Нет… Я знаю немногим больше, чем этот вот господин… — Пёнтек указал на мужчину, читающего газету. На первой странице «Шлезише тагесцайтунг» большими буквами было напечатано: «Смерть баронессы в поезде „Берлин — Бреслау“. Следствие ведет советник Мок».

— Я думаю, значительно больше. — Мок подцепил на вилку последний хрустящий кусочек судака и допил остатки пива. — Господин гауптштурмфюрер, я неофициально прошу вас о помощи. В Бреслау, а может, и во всей Германии нет лучшего знатока религиозных сект и тайных обществ, чем вы. Их символика прозрачна для вас. И я прошу вас найти организацию, использующую символ скорпиона. Мы с благодарностью примем все ваши советы и указания и будем считать себя вашими должниками, каковой долг постараемся как можно скорей уплатить. Наш криминальный отдел и я лично располагаем информацией, которая может заинтересовать вас.

— Чего это ради я должен исполнять просьбы высших лиц крипо? — Пёнтек широко улыбнулся и прищурил глаза. — Чего ради я должен вам помогать? Уж не потому ли, что мой шеф с вашим на «ты» и по субботам они играют в скат?

— Вы невнимательно слушали меня, господин гауптштурмфюрер, — сегодня Мок больше уже не собирался трепать себе нервы. — Я предлагаю вам обоюдовыгодную сделку: обмен информацией.

— Господин советник, — Пёнтек с аппетитом жевал судака, — мой шеф велел мне прийти сюда. И вот я здесь. Я съел вкусную рыбу и исполнил приказание шефа. Так что все в порядке. Меня это дело никоим образом не касается. Вот посмотрите. — Он указал толстым пальцем на первую страницу газеты: — «Следствие ведет советник Мок».

Мок в очередной раз мысленно склонил голову перед своим шефом. Криминальдиректор Мюльхауз был всецело прав: Пёнтек — тот человек, которому первым делом нужно врезать обухом по лбу и оглоушить. Он понимал, что атака на Пёнтека связана с огромным риском, потому решил в последний раз покончить дело миром:

— Разве ваш шеф не просил вас оказать нам помощь?

— На это и намека не было, — расплылся в улыбке гауптштурмфюрер.

Советник сделал глубокий вдох и почувствовал, как внутри поднимается сладостное чувство власти над другим человеком.

— Но вы, Пёнтек, все равно будете помогать нам изо всех сил. Вы включите в работу все клетки своего серого вещества. А надо будет, так и в библиотеке посидите… А знаете почему? Вовсе не потому, что об этом просит ваш шеф, или криминальдиректор Мюльхауз, или я… Об этом вас умоляет роскошная одиннадцатилетняя толстушка Ильза Дёблин, которую вы изнасиловали у себя в автомобиле, щедро заплатив ее пьяной матери; просит вас об этом и Агнес Хертинг, та щебетунья с косичками, похожими на мышиные хвостики, которую вы прижали в будуарах мадам Ле Гёф. На снимке вы вышли очень даже неплохо.