Приговор судьи

– На уровне города река почти высохла. Так что сплавляться по ней можно лишь гораздо ниже, там где в Двину притоки впадают. Скуба сказал, что именно в тех местах расположена одна крупная запань, в которой собирался весь сплавляемый лес, и его там по-прежнему видимо-невидимо. Как раз то, что надо для плотов.

– Откуда Скубе известно про Западную Двину? – перебил я разведчика. – Он что, по пути из Белоруссии круги нарезал? Всю Тверь и Смоленщину истоптал?

– Не знаю, – тот пожал плечами. – Может, слышал от кого.

– А как вы рассчитывали прорваться сквозь Проклятые? – подполковник ФСБ поднапряг рассказчика новым вопросом.

– Олесь знал дорогу и все опасные участки. Он ведь проходил там.

– Чушь собачья! – выругался я. – На Проклятых землях все находится в движении, все меняется. Ничего нельзя знать заранее. И соваться туда, тем более такой крупной колонной… – Именно на этом месте меня и оглушила страшная догадка. Придавленный ей я прохрипел: – Так это там вы потеряли всех людей?!

– Там, – Кальцев ответил очень тихо, почти прошептал.

– Аномалии? – предположил Леший.

– Нет.

– Зверье?

– Тоже нет.

– Что тогда? – в предчувствии чего-то очень нехорошего мы с Андрюхой быстро переглянулись.

– Мы угодили в туман, – одинцовец подтвердил наши худшие опасения. – Странный такой туман, вы такого никогда не видели.

– Еще как видели, – я горестно хмыкнул. – Серая стена, высотой аж до облаков. Состоит из отдельных потоков. И самое неприятное, что все это безобразие тянется от горизонта до горизонта, не обойти, не объехать. Да, и еще, совсем забыл: вблизи видно становится, понизу такая веселенькая красная подсветочка тянется.

– Не похоже, – Кальцев отрицательно покачал головой. – Это был быстро надвигающийся фронт. Однородный, очень плотный. И внутри него перемещались какие-то крупные шары. Красные шары, тут ты правильно, полковник, заметил.

– Ха, чем дальше, тем интересней! – Леший не удержался от восклицания.

– Да уж… – согласился я. – Все в точности. Прямо как Лиза с Пашкой и рассказывали.

– Но теперь хоть мы получим живого свидетеля побывавшего внутри этой штуки, – резонно заметил чекист. – Или ты сбежал, Кальцев?

– Я же уже сказал, никто не сбежал, – разведчик был так поглощен воспоминаниями, что даже не обратил внимания на издевку. – Это оказалась очень хорошая ловушка, надежная. Из нее…

Одинцовец так и не успел договорить. Его прервал послышавшийся со стороны входа звук шагов, какая-то возня и шелест откинутого брезентового полога.

– О, а вот и начальство пожаловало! – воскликнул очнувшийся хозяин санчасти, который до этого внимательно, можно сказать, затаив дыхание следил за нашим разговором.

Все повернулись к вошедшему. Человек одетый в такую же как у меня телогрейку шагнул в пещеру. Впереди себя он держал объемистый баул, сделанный из замызганного вылинявшего верблюжьего одеяла.

– Вот, Валерий Михайлович, – произнес довольно молодой, с некоторой хрипотцой голос, – все, что удалось отыскать.

От этого голоса у меня гулко екнуло сердце. Мне показалось, что я его уже слышал… Нет, что я его знаю, очень хорошо знаю. Это было словно послание из далекого прошлого, о котором мучительно больно вспоминать, но забыть ни когда и ни за что невозможно.

Вновь прибывший очень осторожно положил свою ношу справа от, так называемых, дверей и только тогда повернулся к свету.

– Господин или, как он предпочитает себя величать, товарищ Гром, – отрекомендовал Рыбин. – Прошу любить и жаловать.

Не мигающими глазами, со спертым дыханием и сжатым спазмами горлом я прикипел взглядом к скуластому лицу цвета темной бронзы. Широкие ставшие теперь абсолютно белыми брови, немного курносый нос, как всегда плотно сжатые губы и небольшой, шрам на левой щеке. Этот след оставил нож отмороженного скинхеда в драке за какую-то молоденькую девчонку, которую угораздило оказаться поздно вечером, да еще в одиночестве на пустой пригородной платформе. Все это я знал, все это я тут же вспомнил, потому как сейчас, сию минуту глядел в лицо своего давно погибшего сына.

Глава 15

Мы сидели бок о бок на самодельной скрипучей лежанке, сделанной из подгнившего деревянного щита, который лежал поверх пары плоских, слегка смахивающих на оружейные, ящиков. Наверняка со стороны могло показаться, что это два в смерть упившихся алкоголика подпирают друг друга плечами, тем самым пытаясь сохранить вертикальное положение. Что ж, где-то так оно и было, ведь мы действительно были пьяны… пьяны терпким, горьковатым, словно аромат полыни, счастьем.

Сейчас, спустя час после нашей встречи, уже многое осталось позади: отпустила щемящая боль в сердце, разомкнулись неистовые костоломные объятия, высохли скупые мужские слезы. Вся эта обертка с честью сослужила свою службу и была выброшена за ненадобностью. Осталось главное – единение, братство двух отыскавших друг друга душ. И это были не просто красивые банальные слова, это была святая правда. Казалось мы с Олегом теперь одно целое, единое сверх существо, которому уготовлена особая роль и особая судьба. А как может быть иначе? Ведь пройдя через кромешный ад, мы сделали то, что доселе не удавалось почти никому – мы встретились, мы нашли друг друга.

– Па… – голос несгибаемого Грома прозвучал тихо и как-то совсем по-детски.

– Что сынок? – я не смог удержаться и, несмотря на взгляды десятков посторонних глаз, обнял сына за плечи.

– А когда ты последний раз видел маму?

– В самом начале войны… в августе… – поперек горла сразу стал комок, который я едва-едва смог проглотить. – Ее должны были эвакуировать в безопасное место. Далеко. За Урал. – Произнося это, я горестно покачал головой: – Вот же цирк-зоопарк, тогда мы еще думали, что где-то могут быть безопасные места!

– Она могла уцелеть? – Олег поглядел мне в глаза. – Мы же с тобой уцелели.

– Я не знаю. Оттуда никто и никогда не приходил.

– Но надежда есть?

– Надежда есть всегда, – я ободряюще сдавил плечо сына. – Без нее и жить-то невозможно.

– Давай когда выберемся отсюда, двинем туда… на Урал, – Олег говорил совершенно серьезно. – Мы ведь бездомные, нам все равно куда топать.

– Когда выберемся… – повторил я и с тяжелым вздохом огляделся по сторонам.

Сейчас мы находились в одной из подземных галерей. Эта пещера стала пристанищем для почти сотни человек. В призрачном свете редких керосиновых ламп и масляных коптилок были видны лишь ближние к нам фигуры. Одни неподвижно лежали на примитивных лежанках, очень похожих на койку моего сына. Другие сидели и, негромко переговариваясь, жевали свои скудные пайки. Третьи поднимались, брали в руки нехитрое самодельное оружие и куда-то уходили. Вместо них из темноты появлялись четвертые, чаще всего хмурые, усталые, едва волочащие ноги. Вся эта серая человеческая масса напоминала приговоренных к смерти узников или, учитывая наличие оружия, гладиаторов накануне грандиозного побоища, в котором большинству из них суждено стать свежим, сочащимся горячей кровью, мясом. Смертная тоска, которая исходила от этих людей, действовала как зараза, как вирус, который понемногу начал одолевать и меня самого. Выберемся… Ха, как же отсюда выбраться?