Приговоренные к приключениям

– Веселенький рисунок… – я повертел лист в руке и увидел на обороте едва различимую надпись. «Логово Потрошителя». – Да… В психическом здоровье автора есть серьезные сомнения.

– Не узнаешь? – спросил Вар. Я помотал головой. – Странно. А ведь ты сам называл имя художника, еще в начале. Это Уолтер Сикерт. У него своеобразный стиль, ни с кем не спутаешь. Когда ты упомянул про него, как про возможного убийцу, у меня было время, чтобы порасспрашивать о нем.

Сикерт! Ну конечно! Теперь я смотрел на набросок совсем другим взглядом. Тот самый Уолтер Сикерт, которого многие в наши дни считают настоящим Джеком Потрошителем. Вот только доказать это не удалось никому и никогда, поскольку сам Уолтер, будучи человеком чрезвычайно хитрым и умным, не оставил никаких зацепок. Судя по некоторым исследованиям, Уолтер Сикерт был не только весьма талантливым художником, но и классическим, просто-таки хрестоматийным психопатом, хоть сейчас дай ему опросник Хэйра и карандаш. По большинству пунктов попадет в точку, я уверен. До самой своей смерти в начале сороковых годов живописец отмалчивался и ни единым словом не признался в своей причастности к кровавым уайтчепелским преступлениям. Так и прожил респектабельным господином, принятым, несмотря на свою эксцентричность, в высшем лондонском обществе.

Я вспомнил картину «Спальня Джека-Потрошителя» и снова посмотрел на набросок, который держал в руке. Да, сходство очевидно. Вот ведь мразь!

Вар, который все это время смотрел на меня, не отрываясь, улыбнулся. Это была жесткая и безрадостная ухмылка охотника, который после долгой и тяжелой погони наконец-то навел ружье и держит добычу на прицеле.

– Ты знаешь, где его искать?

– Думаю, что адрес такого известного человека найдется в любом лондонском справочнике.

– Не так-то это просто, – поморщился я, вспоминая когда-то прочитанное.

– Почему?

– Понимаешь, Вар… он может месяцами не появляться у себя дома. Насколько я помню, все биографы Сикерта писали о том, что у него был чуть ли не десяток квартир, которые он использовал, как свои убежища – где-то устраивал студии и рисовал, где-то отсыпался после ночных прогулок по городу. Любил наш паренек побродить по темным улицам… А квартиры эти Сикерт всегда снимал на вымышленные имена. Сейчас в Лондоне с этим просто, это не наш век, когда кругом камеры и всюду требуют водительские права или удостоверение личности. В эпоху Виктории хозяйки квартир больше смотрели на то, как человек выглядит. Респектабельный джентльмен, не оборванец, разговаривает вежливо и готов заплатить вперед? Порядок, вот вам ключи, сэр, живите на здоровье!

– Однако… – впечатлился Вар и крепко задумался. Потом решительно тряхнул головой и попросил: – Плесни мне еще, на два пальца. Похоже, придется ловить дяденьку прямо на месте преступления.

Я невольно похолодел, отчетливо понимая, о чем говорит мой друг.

– Мэри Келли…

– Да.

9 ноября 1888 года. Лондон, Ист-Энд, район Спиталфилдс.

Фараон и Вар

– Ненавижу… как я это ненавижу… – Фараон бормотал тихо, но злобно и достаточно отчетливо. Стоящий позади него Варфоломей поежился, поднял толстый высокий воротник шерстяного бушлата и поглубже надвинул на бритую голову засаленную кепку. Шел мелкий холодный дождь, который вот-вот мог превратиться в ледяную кашу из воды и снега. Над всем Ист-Эндом висел «гороховый суп» – смрадный туман, в котором перемешалась угольная гарь и вонь сгоревшего светильного газа, испарения от мокрой нестираной одежды и еще куча всего, о чем и думать-то совсем не хотелось.

– Прекрати свои стенания, – сказал повар, – а то подумают, что мы тут занимаемся чем-то непотребным.

– И всем будет наплевать. – резюмировал валлиец. Повар подумал и вынужден был согласиться.

– В общем, да.

– Э! Кто здеся? – хриплый голос прозвучал в темноте резко, будто карканье вороны. Фараон невольно вздрогнул; рука, скользнувшая глубоко в карман, нашарила рукоятку револьвера.

– А кто спрашивает? – насмешливо спросил Варфоломей.

– Че? Тут знаешь, чей переулок? А? – шаткая фигура, смутным пятном маячившая перед компаньонами сквозь туман, подошла ближе. Потом дернулась и вскрикнула, когда громила-повар схватил ее за плечо и подтащил к себе.

– И чей же? – спросил он с обманчивым добродушием. Фигура еще пару раз дернулась в тщетной попытке освободиться. Это был крепко подпивший мужчина, одетый в драное пальто, сплющенный грязный цилиндр и ветхие рогожные штаны, заправленные в стоптанные сапоги.

– А ты меня прогони, – в голосе Варфоломея теперь слышалось только холодное равнодушие.

– Не-не-не, я ж не со зла, – торопливо забормотал мужчина, съежившись от страха, – я ж просто… вижу, стоят, а я домой иду, здесь я живу, каждая собака знает, я Тоби Хатчинсон, работаю на стройке… Вижу, господа вы приличные, ну дак я чего, стойте себе, сколько хотите…

– Шагай, Тоби, и не оборачивайся, – повар подтолкнул Хатчинсона, и тот поспешно юркнул в двери обшарпанной «меблирашки». Варфоломей тут же забыл про пьянчужку и снова застыл неподвижно, чувствуя, как ледяные капли стекают по щекам.

Стоять пришлось еще долго. Пару раз Фараон доставал карманные часы, щелкал крышкой и, чиркнув фосфорной спичкой об сухие кирпичи на стене, до которых не добрался дождь, разглядывал циферблат.

– Третий час ночи, – прошептал валлиец, в очередной раз изучив стрелки своего «мозера».

– Где ее носит? – недоуменно шепнул в ответ его приятель, и тут же подобрался, отшагнул еще дальше в темный угол. – Замри! Вот она!

Валлиец в очередной раз удивился способностям повара: похоже, тот видел в темноте, как кошка. Сам Бриан только и услышал, что приближающееся цоканье каблуков по булыжникам. Он прижался спиной к стене и постарался притвориться чем-то неодушевленным. Просто еще одна старая доска или рухлядь, наваленная в углу переулка. Не дышать. Тише… тише...

И тут, будто продолжая скверные шутки, которые с Варфоломеем и Фараоном все это время играли неведомые силы, где-то наверху, в небе, низкие тучи словно бы раздернула чья-то рука. Дождь перестал в мгновение ока: так садовник перекрывает кран поливального шланга. И, в довершение всего, в прорехе облаков ослепительно засияла луна. «Вот это подстава!» – тоскливо подумал Варфоломей, машинально натягивая кепку почти на самый нос. Мысли валлийца были исключительно непечатными.

К счастью, луна светила девушке прямо в лицо, так что Мэри Джейн Келли вряд ли могла видеть что-то впереди. Она прищурилась и невольно прикрыла глаза рукой, продолжая торопливо идти, почти бежать в сторону своего очередного временного пристанища.

«Красивая», – холодно и отстраненно подумал Варфоломей, из своего затененного угла рассматривая лицо последней жертвы Потрошителя. Черные волосы, тонкие черты, гладкая кожа – все это так разительно отличалось от грубых лиц потасканных уайтчепелских шлюх, что повар недоверчиво прищурился. Он никак не мог понять, почему такая женщина ютится в трущобах, полных разномастного сброда, который ей не годился и в подметки. Еще одна мысль пронзила его, будто разряд тока, заставив вздрогнуть. А ведь они с Брианом – последние, кто видит это лицо. Потом, когда полицейские войдут в залитую кровью комнату, они найдут до неузнаваемости обезображенный труп, в котором опознать Мэри Келли можно будет только по одежде. Найдут... если Потрошителя не остановить. Повар скрипнул зубами и отогнал несвоевременные воспоминания прочь.

Подойдя к двери дома на Миллерс-Корт, Мэри Джейн принялась искать что-то по карманам своего черного жакета. Судя по всему, поиски ни к чему не привели, потому что проститутка фыркнула и рассмеялась.

– Ну и черт с тобой! – громко сказала она. Голос у нее был хрипловатый и мелодичный, точно у блюзовой певицы. Келли бросила копаться в карманах и громко постучала в стекло ближайшего к двери окна.

– Мэри Энн! Мэри Энн! Это я, Мэри Джейн! Спишь ты там, что ли?

Ответа не было, но женщина не унималась и продолжала стучать. Наконец, в глубине окна вспыхнул тусклый огонек свечи, который неспешно приблизился, и на проститутку сквозь грязное стекло уставилась заспанная худая женщина.

– Мэри Джейн? – зевнула она. – Ты чего тарабанишь? Опять ключ потеряла? Который час?

– Еще рано, чтобы отдыхать! – расхохоталась ее соседка. – Слушай, Мэри Энн, открой мне двери, а? А потом спи, сколько влезет. А я спать не буду, не бу-уду… – протянула она. – Сейчас ко мне придет один джентльмен, страсть какой обходительный. Хотела прийти вместе с ним, но он уверил меня, что знает этот адресок и заглянет ко мне на огонек сам. А я пока спою. Ты же любишь, когда я пою, Мэри Энн?