Приходите за счастьем вчера

– Мои друзья в восторге, – не выдержав, рыкнул Майклсон. – Даже Лоренцо.

Синеджа вообще относился к женщинам своеобразно, считая их разновидностью не слишком умной породы людей.

– «Даже?» Выходит я угодила привередливому сеньору? – Она достала хлебцы и поставила чайник. – Рада.

– Какая разница, кому ты угодила? Ты там… – он хотел сказать «не для этого», но вовремя опомнился и прикусил язык. – Я хотел поговорить о позавчерашнем. Зачем ты это сделала? Специально – знала, что разозлюсь?

– Меня попросили, Кол, – мягко напомнила Пирс. – Да и откуда мне знать, ты вполне радостно проводил время, разве нет?

– Не слишком, – протянул Кол. – Неужели тебе не говорили, что две необъезженных кобылки одной вышколенной не стоят?

– А тебе не говорили, что хамство наказуемо? – Елена опустилась на стул и тут же пожалела об этом: Кол направился к ней своей обычной мягкой походкой, наполненной властной уверенностью. Скомандовала: – Остановись.

– С Адрианом ты была смелее.

– С ним мне было весело, а ты…

– Нам тоже бывало весело. Я до тебя не дотронусь, если ты объяснишь мне причину своих плясок. – Она зажмурилась. – Елена?

– Ты был слишком увлечен Софией, и мне пришлось искать себе компанию. Ты обещал не трогать, – напомнила брюнетка, когда Кол присел на корточки и приподнял её подбородок

– Соврал, – констатировал Майклсон, поглаживая плечи Елены. – Я так не могу. Тише…

Он не спеша привлёк женщину к себе.

– Тише, милая…

Словно гипнотизируя голосом, придвинул ещё ближе. Елена напряженно замерла, не разрешая языку проникнуть в рот. Тогда он переключился на контуры её ушка, скулы и щеки. Прижавшись покрепче, брюнетка почувствовала, как накатила слабость, её руки скользнули по плечам, обвились вокруг шеи и, сильно вцепившись в свою опору, Елена начала отвечать на поцелуй.

– А я не могу так, как ты, – прижавшись лбом к руке мужчины, устало ответила девушка. – Мне противно, когда ты прикасаешься ко мне после остальных. Господи, неужели тебе не мерзко, когда их двое?

Елена вскочила на ноги.

– Стоит мне подумать, что я и двое мужчин одновременно, – её передернуло, сглотнула, – тошнит.

Его не тошнило – просто не мог представить себе Елену в таком положении. Но и претензий к нему самому Кол не очень понимал. И совершенно ясно – она ревновала и злилась. Это уже что-то.

– Елена, – он встал, улыбнулся. – Сейчас есть сложности, ты пока многого не понимаешь, но оставь это у себя.

На барную стойку скользнули серьги и кулон, которые девушка возвратила ему в самолете.

– Не надо, это дорого и… – Она мотнула головой. – Оставь меня в покое, о’кей? Никому это не нужно.

– Это твое, – проигнорировав последние слова, Кол подошел со спины. Длинные пальцы развязали привычную плиссированную ленту и утонули в хлынувших вниз темных прядях. – Я уже не могу остановиться, Елена. – Поцеловав макушку, Майклсон положил ладони на упругие выпуклости грудей, чуть сжав. – Не хотела продолжения – не стоило танцевать. Вернусь, как только смогу, милая.

«Да хоть пропади ты пропадом – плакать никто не станет…»

Когда он, наконец, ушел, опустившись на пол, где стояла, Елена начала терзать зубами свой недобутерброд. Заметить то, что некоторые предметы в кухне сдвинуты, она была не способна.

Бразилия. Побережье.

«Вам, может быть, известно, что значит быть во власти ночного кошмара, когда вы чувствуете, что существует некая очень важная вещь, которую вы ищете и которая, как вы это знаете, находится здесь, рядом, но всё же навсегда останется вне предела вашей досягаемости…»* Вновь перечитав эти строки на странице книжки её детства, Кетрин моргнула. Они кинжальными лезвиями врезались в мысли, заставляя глаза вновь и вновь возвращаться к печатным буквам.

Заскрипели веревки, качели, на которых устроилась женщина, плавно остановились. Спрыгнув, брюнетка прошла пару шагов по направлению к тропинке. Перед ней простирались дивные угодья, какие только могут быть созданы южной природой. Опушка занимавшей несколько гектар апельсиновой рощи переходила в зелёную поляну, дурманящую ароматами распускавшихся на жгучем алтаре осени пышных цветников, извивавшаяся между ними тропинка постепенно превращалась в широкую, мощёную булыжником дорогу, ведущую к изящному дубовому дому, по обеим сторонам которого возвышались огромные пальмы и шоколадные деревья. Последние были круглый год покрытыми крохотными нежно-розовыми соцветиями, одно из которых, упавшее, Катерина приколола в локоны. Но завораживающе-прекрасное место не трогало её сердца.

«Он отец моего ребенка. Корпорация пригодится в будущем».

«Он богат. Десятки левых счетов в офшорах…»

«Это зависть?»

«К кому? Он же во мне…»

«У него всегда будет то, что никогда не получишь ты…»

Это правда: окружавшая красота садов и рощ, дом с вышколенным персоналом, где по взмаху её ресниц все кидались выполнять пожелание, были не ради неё самой, а ради того маленького существа, что подрастало в животе. И ребенок был уже любим просто потому, что он был. Любим человеком, для которого Кетрин берегла всё лучшее, что в ней было, но так и не сумела пробудить глубоких чувств. Порой она и вправду завидовала – казалось, что её счастье и радость ушли к ребенку, оставив ей самой только блестящий фантик обеспеченности. Но она с чего взяла, будто что-то было? Этот вопрос Кет задавала себе всё чаще. Без веры в человека любви не бывает... Иллюзия, замешанная на страсти со стороны Эла и заботе, эквивалентной симбиозу по присмотру за домашним животным и поддержания собственности в порядке.

Прошло уже почти две недели, как женщина оказалась в Бразилии, сегодня к вечеру должна была прилететь Елена, и сердце младшей близняшки ухало всё сильнее. Гордость вставала на дыбы, вопила, что отныне Элайджа чужой человек, сам отказавшийся от неё, она ничего ему теперь не должна, и он не стоит не только тревог, но и вообще воспоминаний.

«Это ничего не изменит для вас…»

«Я знаю».

«Тогда зачем?»

«Он отец моего ребенка».

«Он не пропадёт. И даже без корпорации, что ещё вопрос, будет масло с икрой…»

По новому кругу. Кетрин зажмурилась. Решение нужно принимать теперь, иначе вскоре она сойдёт с ума в этом земном раю.

– Нет у меня гордости, – прошептала сама себе брюнетка. – И достоинства нет. Ничего нет. Я тупая, безвольная шлюха… Вот так, а теперь заткнись…

Она выдохнула, вновь подойдя к качелям.

Понимание, что бывшего мужа подставили, пришло внезапно, около недели назад. Как ни странно, но раньше Кетрин не думалось, она была слишком потрясена и напугана скоростью, с которой сломалась жизнь, чтобы суметь проанализировать. А здесь, в доме, проснувшись среди ночи, влажная от пота, брюнетка вырвала и, умываясь, неожиданно сообразила очевидное: если думают на неё, то настоящий предатель остался рядом с Элайджей. Служба безопасности… В мгновение Кетрин потеряла веру улыбающимся ей мужчинам, которыми бывший муж нашпиговал дом. Эти же люди или им подобные донесли на неё, а Кет, сколько ни перебирала в памяти, кроме нескольких встреч и пары звонков Рейнолдсу не могла вспомнить за собой грехов. Элайджа не дурак, чтобы из непонятных фраз сделать подобные выводы и поверить отчетам.

Книга выпала из рук, но брюнетка не заметила, грустно улыбнувшись – сама-то она поверила бы его словам и вопреки любым фактам. Если бы назвал белое чёрным, а ураган бризом. Но она любила. Даже сейчас, когда эта любовь была выхолощенной, опутанной тонким глянцем смерти, словно когда-то золотящееся на ветке, а теперь брошенное и увядающее яблоко, но она оставалось жить. Жаль? Непонятно. Лучше было бы стать бесчувственной, всё забыть, притвориться, но ребенок не давал погрузиться в нирвану эгоцентризма, как раньше. Кетрин не надеялась, что у них что-то воскреснет, даже если она реабилитируется – сам факт необходимости этого оправдания уничтожал то хрупкое состояние умиротворения, без которого она уже не мыслила их совместной жизни, но и оставить Элайджу на произвол судьбы и тех, кто с ним играет, не могла. Нежно погладив живот, брюнетка вздохнула.