Приходите за счастьем вчера

– Господи Иесусе… – Елена отпрянула. Прижав ладошки к груди с сильно колотящимся сердцем, брюнетка глубоко вздохнула, и, сильно зажмурившись, уткнулась лицом в шею сестры. Но всё равно последний стремительный бросок капающей ядом змеи за заклинательницей запечатлелся в мозгу навсегда. Да и Катерина была потрясена не меньше, и сидела с широко распахнутыми глазами, с восхищением разглядывая нагую девушку внизу, снимавшую пластиковый передник весь залитый вязкой жидкостью.

– Отчего у неё такой резкий голос? – неожиданно громко от нервного напряжения спросила Кет. – Разве это усмиряет? А как же флейты?

– Вопреки европейским мифам у змей очень слабый слух, но великолепный нюх, зрение, и они улавливают малейшие колебания воздуха. Не всегда возбуждающие и затихающие колебания соответствуют нашей речи, – ответила женщина, сидящая справа. – Поэтому пение не напоминает свист флейты в цирках.

– Н-но зачем? – прижимаясь к младшей близняшке, спросила Елена. – То есть, как можно заставить человека делать это?

– Никак. Только добровольный выбор служения.

– Но ведь эти занятия начинаются с раннего возраста.

– Да.

– И, Вы хотите сказать, что ребёнок может решиться на такое будущее? – Отстранившись от Кетрин, всё ещё вздрагивающая девушка подняла изумлённые глаза.

– Именно дети наиболее бесстрашны и легче относятся к смерти.

– Однако риск… Обман… – Девушка сбилась, язык отказывался служить. – Вашей заклинательнице около двадцати. Я хочу сказать, что без понимая ценности жизни, постоянных осторожности и контроля, она бы не смогла дожить до такого срока.

– Ты правильно уловила, хотя твой разум отвергает ответ, – улыбнулась женщина. – В этом и заключается одна из сторон гармонии – риск смерти и спокойное к ней отношение сочетаются с искусством и внимательностью к своей жизни. Золотая середина между чувственностью и разумом аскетизма.

– Чтобы достигнуть понимания нужен зрелый мозг и гибкое тело, а инстинктивно человек боится. Змея – это смерть так, как можно заставить ребёнка? Что думают об этом их родители?

– Этих девушек из низшей касты продали в один из храмов, – начала объяснять одна из тех, кого здесь называли служительницами. – Их обязанность работать с десяти лет в храме, став девадаси*****, поскольку сексуальный контакт единственный случай, когда высшие касты взаимодействуют с неприкасаемыми. По сути они становятся первой утехой любого желающего. Либо они могут заниматься со змеёй, и при этом их жизнь – чистый лист, и возможность досыта есть за общим столом и разговаривать с остальными. Вместе с передником эти девочки получают чувство собственного достоинства, да и гарантий больше, потому что смерть девадаси от разрывов или болезней не считается преступлением для последователя нашей религии и несмотря на светские законы наказывается очень редко, но она гораздо мучительней, чем укус.

– Странно брезговать тарелкой женщины при этом занимаясь с ней сексом?! – гнев потрясённой и танцем, и сказанным Елены всё же прорвался, она вскочила с места. – Или высшие касты считают свои члены настолько грязнее рук? А как же ваши рассказы про то, что соитие мужчины и женщины в должной обстановке возвышает их дух, и то, что это запечатлевается на Карме потомства?

– Тут не говорят о потомстве. В твоей стране тоже не стеснялись спать с рабынями-негритянками, при этом не признавая детей, хотя религиозных и культурных оснований для этого было куда меньше, чем у нас, – по-прежнему ровно продолжила женщина. – Ты злишься, Елена, но ни в одном обществе никогда не было равноправия, его нет и в твоём.

– Но уже не спят, – удержав за руку сестру, миролюбиво возразила Кетрин. – Впрочем, мы недостаточно знаем культурные и религиозные основания для подобного поведения, поэтому никто не спорит.

– Я не хотела оскорбить традиции, прошу прощения. – Охолонув, девушка села и, переводя тему, спросила: – Многие умирают прежде, чем достигнут нужного уровня искусности?

– Не скажу, что редко – детский организм восприимчив к яду, но и не слишком часто. – Женщина смерила Елену задумчивым взглядом. – Однако мы верим, что в следующей жизни они не будут относиться к касте неприкасаемых, кроме того их меньше, чем девадаси после секса. Уже один их выбор в пользу танца помимо природных физических данных говорит о силе характера и внутреннем достоинстве отобранных девочек, что они желают подняться над земным. Если достигают успеха – они священны, толкуя вашим языком – огромный шанс для бесправной нищенки добиться почёта.

– Много мест таких, как ваше?

– Нет. Современное общество с одной стороны, близость севера с другой дают о себе знать, на юге Индии кастовые законы жёстче и переход из низшей касты недопустим. Если угодно богам, человек может отказаться от этих традиций, сейчас это вполне распространено и в нашей стране благодаря колонизаторскому прошлому, – это «благодаря» в её устах звучало совсем не положительно. – Однако он и заплатит, потеряв мудрость своего народа.

«Что нужного в этой мудрости, если она допускает изнасилование детей? Да и существует ли она вообще? Вот если бы я родилась не дома, а здесь и тоже бы стояла как занятная вещь…»

Но вопроса девушка не задала, испугавшись вдруг пришедшей в голову мысли – в этом обычае своеобразное милосердие и шанс этой дикой религии. Елена смотрела вниз, туда, где всё ещё бесилась огромная змея, бросаясь на решётку. Только очень уж жестокое милосердие. Разве оно истинное вообще может быть жестоким? Да и стоит ли того? И что испытывает девушка, «танцующая» со змеёй? Прищурившись, Елена вгляделась. Нет, она не походила на униженную рабыню храма, наоборот – осанке и уверенности могла позавидовать любая женщина. Возможно, она гордится своим искусством, как Елена умением танцевать, и риск смертельного укуса как сбитые ноги после тренировок. Как они говорят – Тантра? Но всё равно. Девушка представила маленьких детей, ждущих отбора и снова себя среди них… Закололо в виске.

– Я благодарна вам за увиденное, но прошу извинить меня. – Елена поднялась. – Хочу отдохнуть.

– Конечно. Рия тебя проводит.

Когда старшая близняшка в сопровождении Рии ушла, на английском женщина обратилась к оставшейся девушке.

– А что ты, Кетрин? Ты молчишь.

– Я восхищена, как, возможно, никогда в жизни раньше. – Коротко констатировала брюнетка.

– Но тебя не потрясает эта традиция, как сестру.

– Хм, что уж там… Она-то до сих пор верит, что война Севера и Юга была ради отмены рабства, а не пошлин******, – пробормотала в ответ девушка, но, спохватившись, возвысила голос: – Если откровенно, то мне скорее неприятно, но я предполагала что-то подобное. А с другой стороны справедливо, власть сама по себе драгоценность для человека, а здесь демонстрация природы власти, – она смотрела на свои пальцы. – Но эти женщины уходят из храма с возрастом? Они не могут долго оставаться заклинательницами, с возрастом реакция слабеет.

– Если захотят, после двадцати пяти они свободны. Однако таких единицы – в основном занимаются до тридцати, дальше обучают младших.

– А те кто ушёл? Какова их судьба? Я сомневаюсь, что они могут найти себя в этом мире.

Вернувшаяся Рия присела рядом.

– Здесь безжалостны к неумению, но тот, кто хочет научиться, всегда может попытаться шагнуть за грань. Те, кто уходят, обычно выходят замуж, и не могу сказать, что за неспособных и неблагополучных людей. Взять себе в жёны такую девушку большая честь.

– Неудивительно. Вы учите женщин идеально угождать мужчинам, – лёгкий оттенок презрения всё же скользнул в спокойной улыбке девушки.

– Зависит от женщины и её восприятия мира, – ответила жрица. – Этим грешат как раз ваши религии, они ориентированы исключительно на мужчину и всячески удерживают женскую натуру от развития.

– А вы её развиваете? – Кетрин звонко рассмеялась. – Извините меня за веселье, но в увиденном здесь за две недели я не нашла ничего, что не было бы сделано ради господина и повелителя. Женщина всегда выступает в роли жертвы, даже в показанном только что обрядовом танце.