Прикосновение хаоса
Шрифт:
Геката, Гермес и Илиас преклонили колени, но Персефона осталась стоять. Это было странно, но именно так Геката велела ей поступить.
Королевы не преклоняют колени перед королевами, – сказала она. Тогда что мне делать? – спросила Персефона. Все то же, что сделает Ипполита, – ответила Геката.
Персефона выдержала пристальный взгляд царицы из-под тяжелых век. Ее глаза были цвета пренитового камня.
– Персефона, богиня весны, дочь Деметры, жена Аида, – сказала Ипполита, и ее голос диктовал подчинение,
Затем она склонила голову, и Персефона сделала то же самое.
– Мы благодарны за твое приглашение, королева Ипполита, – сказала Персефона.
Королева-воительница слегка улыбнулась и затем отступила в сторону.
– Иди рядом со мной, царица мертвых.
Когда Персефона присоединилась к ней, Ипполита повернулась, и ворота распахнулись, открывая перед ними ее город, залитый янтарным светом факелов, горящих в ночи, так что, несмотря на темноту, внутри крепости амазонок были видны густые деревья – тут и там они росли между домами, увитыми цветущими виноградными лозами – и сады, изобилующие разнообразной флорой.
– Я не ожидала, что в вашем городе буду чувствовать себя как дома, – сказала Персефона.
Здесь даже пахло весной – сладко, но с оттенком горечи.
Ипполита улыбнулась.
– Даже воины способны ценить прекрасное, леди Персефона.
И ты способна? – хотела спросить царица мертвых. – Когда ты так высоко ценишь честь?
Но это было бы оскорблением, а она была здесь ради Зофи, которая, несмотря на то, что ее собственный народ причинил ей боль, всецело верила в необходимость искупления. Персефона не хотела разрушать это своим гневом. Кроме того, именно изгнание Зофи привело ее к Персефоне.
Также оно привело ее на порог смерти.
Персефона не могла справиться с тоской, которая расцвела у нее в груди, когда ей еще раз напомнили, что она была свидетельницей убийства Зофи. Это породило в ней тьму, нечто отличное от того, что возникло после смерти Лексы. Она боялась, что похороны заставят ее почувствовать, как смерть Зофи изменила ее.
Она спрашивала себя, узнает ли Аид эту израненную и иссохшую часть ее души, когда вернется. Покажется ли это ему знакомым, потому что он сам был свидетелем подобных ужасов.
Эта мысль сменилась болью другого рода – болью, которую она чувствовала глубоко в своей душе. Она затаила дыхание, надеясь задушить все эмоции, поднимавшиеся внутри нее, и позволила своему взгляду опуститься на ноги. Они шли по тропинке, покрытой опавшей листвой, и когда листья задевали подол ее одежды, казалось, что они становятся выше и толще.
– Ты действительно богиня весны, – сказала Ипполита.
В ее голосе послышались нотки удивления. Персефона неохотно встретилась с ней взглядом, надеясь, что ей удается достаточно контролировать свои эмоции.
– Ты сомневалась? – спросила она.
– Новые боги – редкость в наши дни, – сказала Ипполита.
Персефона должна была подумать о том, что некоторые могут скептически отнестись к ее божественности. Мир не всегда благосклонно относился к новым чистокровным богам. Так было, когда родился Дионис. Ему пришлось сражаться, чтобы быть признанным, и его битвы были кровавыми. Но Персефону не интересовало утверждение самой себя – ни для мира, ни для олимпийцев, ни для Ипполиты.
–
Любопытно, что смерть выбирает жизнь в качестве невесты, – продолжила Ипполита. – Это похоже на то, как солнце влюбляется в луну.– Одно не может существовать без другого, – ответила Персефона. – Точно так же, как честь не может существовать без стыда.
Королева амазонок криво улыбнулась, и в теле Персефоны возникло напряжение, которое, она знала, исходило от Гекаты в ответ на ее колкое замечание.
– Верно, царица Персефона, – сказала Ипполита. – Хотя я полагаю, дело не в том или ином, а в том, что находится между ними.
Они продолжали спускаться по тропинке в тишине, когда вдруг Гермес издал пронзительный крик. Их тут же окружили амазонки с обнаженным оружием. Персефона и Ипполита повернулись к богу и обнаружили, что он прижал руки к сердцу и стоит на одной ноге, высоко подняв другую.
Геката и Илиас тоже уставились на него. Казалось, Гермесу потребовалось мгновение, чтобы осознать, что он натворил, и он смущенно улыбнулся.
– Там был жук, – объяснил он. – Большой жук.
Несколько амазонок хихикнули. Гермес нахмурился и посмотрел на Гекату и Илиаса.
– Скажите, что вы тоже его видели.
Они оба покачали головами в тихом изумлении. Ипполита закатила глаза.
– Мужчины, – усмехнулась она, поворачиваясь спиной к Гермесу.
Персефона подняла бровь, глядя на Гермеса, который одними губами произнес, что он был огромен, прежде чем прихлопнуть еще одного невидимого жука.
Они продолжили путь, пока не показался центр города. Посередине площади Персефона остановилась. Она увидела погребальный костер, и в каждом углу того, что должно было стать последним ложем Зофи, горели факелы, языки пламени танцевали в приглушенной темноте.
Зрелище наполнило Персефону ужасом. Многие сгорели вот так, как Зофи и Тюхе?
– Такова природа войны, леди Персефона, – сказала Ипполита.
Было странно слышать, как королева амазонок бесстрастно говорит о смерти одной из своих подданных, даже если это та, кого изгнали, хотя Персефона понимала, что величайшей честью для этого племени является умереть в сражении, умереть за правое дело.
– Я не знала, что кто-то объявил войну, – сказала Персефона.
Мысленно возвращаясь в прошлое, она поняла, что все началось в тот момент, когда умер Адонис.
– Это вина твоего мужа, – сказала Ипполита. – Он сражался с самого начала.
Персефона посмотрела ей в глаза, нахмурив брови, но королева ничего не объяснила. Вместо этого она сделала шаг вперед.
– Пойдем.
Персефона последовала за ней по извилистой тропинке к дому, увитому плющом. Розовые крокусы, фиолетовые ирисы и желтые нарциссы покрывали лужайку, ведущую к открытой двери.
Внутри дома виднелось безжизненное тело Зофи.
Ипполита вошла без колебаний, но Персефона обнаружила, что ее шаги невольно замедлились, когда она переступила порог дома смерти, где было жарко и пахло воском, вероятно, из-за масла, которым было умащено тело Зофи.
Амазонка лежала на высоком столе, одетая в белое, ее руки покоились на животе, пальцы сомкнулись на рукояти ее длинного меча. Ее темные волосы были заплетены в косу и голова увенчана венком из золотых листьев. Она была прекрасна, ее кожа блестела в свете пламени.