Приманка на любовь

– Зверь в капкане, насколько я знаю, борется до последнего, пока не изорвет в кровь лапы, чтобы освободиться…

– Я не готов к свободе…

– А я еще не расставляла капкан… – Наш разговор напоминал партию в настольный теннис, слова, как пластмассовый шарик, упруго перескакивали от одного игрока к другому. – А где вы живете?

– На Плановой улице, – в голосе его прозвучала надежда.

– Далековато… – скокетничала я.

– Я перееду, когда и куда вы скажете! – с усмешкой заявил он.

– Это лишнее. Хотя похвальное рвение. Давайте для начала встретимся, – тем же легким тоном предложила я.

– Обязательно, прекрасно, может быть, мы совместим встречу с ужином?

– Хорошая идея! – согласилась я, сожалея, что придется мне пропустить угощение и очередной кулинарный шедевр моей родственницы съедят без меня.

– Где?

– Завтра, часиков в восемь, в «Гранде».

– Принимается! – Судя по его интонации, Савельев широко улыбнулся.

Мы попрощались, и я вернулась в кухню. Миша мило дремал на диванчике, хотя и не мог на нем поместиться целиком, его ноги свешивались до пола, но, похоже, это его совершенно не беспокоило. Голову он положил на ажурную подушечку, вышитую Милой. Его лицо во сне было по-детски трогательным. Мужественные черты словно разгладились. Увидев эту картину, я испытала почти материнские чувства.

«Ну вот, еще один теленок на мою голову», – с усмешкой подумала я, укрывая его длинные ноги пледом.

Похоже, в определенные периоды своей жизни женщина испытывает некую потребность – направить нерастраченные материнские чувства на слабых и беззащитных. Неудивительно, что на моем жизненном пути в число тех, кого требуется защищать, входят, в основном, мужчины. Такова уж наша нелегкая доля телохранительниц!

Завтра предстоял насыщенный день. Но я даже не предполагала, насколько сумбурным он получится, когда утром вошла в комнату Василия.

Вопреки моим ожиданиям, программист вовсе не сидел у компьютера, а лихорадочно метался по комнате. Хватался то за рубашку, то за рюкзак и всем своим видом демонстрировал явное намерение немедленно покинуть тетушкину квартиру.

– Доброе утро! – настороженно поздоровалась я.

– Ага, – только и ответил он, продолжая нервно бегать из угла в угол.

– Что случилось? – напрямую спросила я.

– Все прекрасно! Она ждет меня! Теперь все будет замечательно! – Его глаза лихорадочно блестели, как у душевнобольного.

– Она – это белая горячка? – Видя беспокойное состояние подопечного, я не удержалась от ехидного замечания, но Ромашкину было не до шуток.

– Она – это Маша, моя будущая жена! – воскликнул он с неимоверным пылом, словно начинающий поэт, читающий свои вирши у памятника Маяковскому, как бывало в советскую эпоху. – И я спешу к ней.

– И как же ты получил приглашение на это судьбоносное рандеву, позволь узнать?

– Как, как – по «мылу», разумеется, а как же еще можно получить письмо?! – искренне изумился он. Ну, все ясно: ни о бумажной, ни уж тем более о голубиной почте парень, судя по всему не слыхал или никогда не сталкивался с подобным видом общения…

– Можно взглянуть на письмо? – спросила я.

– Пожалуйста, – кивнул он на включенный монитор. Но тут же спохватился: – То есть нет, нельзя! – Но опередить меня было бы не под силу не то что человеку – по крайней мере, того типа, к какому относился славный Василий, – но и зверю.

«Жду сегодня в арке, у моего подъезда, в шесть часов вечера. Только никому ни слова! Маша!» – гласило сие незамысловатое послание, которое я успела прочитать раньше, чем Ромашкин захлопнул крышку ноутбука.

– И ты считаешь, что это именно ее рукою набрано? – осторожно спросила я, лихорадочно размышляя.

С какой стороны ни взглянуть, сомнений нет: это послание написала вовсе не Маша… или не только она, а в компании с преступником, ведущим охоту на программиста. Свидание – это ловушка, и идти на него ему нельзя. Но слишком уж заманчиво выглядела эта перспектива – застать злоумышленника на месте преступления! Да и Василий, похоже, постарается любыми способами попасть в указанное время к заветному подъезду. В глазах его горела решимость – сделать это любой ценой. Я, конечно, не сомневалась в своих силах и была уверена, что умерю как-нибудь его любовный пыл; но нажить в его лице лютого недруга – это не входило в мои планы.

– Хорошо, конечно, ты пойдешь, я понимаю, как это для тебя важно, – приняла я нелегкое решение. – Только обещай, что будешь в точности следовать тем мерам предосторожности, которые я посчитаю нужным принять!

– Я согласен! – горячо воскликнул Ромашкин.

– Вот и славно, – скептически заметила я и направилась в кухню. Любовь, как говорится, приходит и уходит, а кушать хочется всегда…

В коридоре привычно витали ароматы вкусной стряпни. Я решительно открыла дверь – и застыла в недоумении. Моя тетушка отдыхала на диванчике, зачарованно разглядывая широкую мужскую спину.

– Миша?! Ты… что это? – В шоке я опустилась рядом с родственницей на узкое кожаное сиденье.

– Кормить вас собираюсь, доброе утро! – ослепительно улыбнулся он и повернулся обратно к столу: он резал буженину.

– Ты в магазин сходил с утра пораньше?

– Нет, он сходил в наш холодильник, где я свининку замариновала на сегодня, – принялась терпеливо объяснять Мила.

– Я очень рано проснулся, – подхватил наш кок, – но уйти не посмел, так как вчера уснул, не дождавшись ваших распоряжений на сегодня, Евгения Максимовна. И решил чего-нибудь съесть. Полез в холодильник – вы уж простите, – а там такое роскошное мясо соки теряет! Я его в фольгу завернул и отправил томиться в духовочку. Рассчитал, что аккурат к вашему пробуждению поспеет…

– И не ошибся, – втянув носом потрясающий аромат, похвалила его тетушка.

– Э… Ну что ж, раз все так удачно сложилось, давайте завтракать, – невольно сглотнув, предложила я. – Миш, это твой дебют в кулинарии или как?

– Это мое хобби, я вообще всегда любил готовить! Когда папа от нас ушел и маме пришлось на двух работах крутиться, я решил ей хоть как-то помочь и выучился супы разные варить; в общем, так и пошло…

– И когда же это случилось? – севшим от сострадания голосом спросила Мила.

– Когда мне восемь лет исполнилось или около того, я уже и не помню, – беззаботно отмахнулся Михаил, давая моей тетушке понять, что давно уже перерос все переживания того нелегкого периода. – Я даже в кулинарный техникум думал поступить, но тут армия грянула, и ребята меня убедили, что бабское это дело – кастрюлями греметь. Вот я и сменил приоритеты… Теперь только для души и балуюсь…

– Дураки твои ребята, вот что я тебе скажу! Когда я готовлю, у меня душа поет! – разоткровенничалась Мила. Глаза с такой нежностью смотрели на Мишу, что я забеспокоилась – как бы моя сердобольная родственница не усыновила горемыку.