Принцесса для психолога
Шрифт:
— Пьяна ты, что ли? Так, вроде, вина вам не приносят.
— Сок на жаре забродил, — отозвалась Шекер, — а я и не поняла сначала. Прости, Сами. Надо быть немного ловчее, ты-то не пьян.
Священного Азара короновали в главном храме столице. Был праздник, светило солнце (хотя давно стояла осень), Шариер оделся в зеленое полотно с вышивкой желтым и оранжевым. Все приметы говорили о том, что царствование будет долгим и благим.
Азар процарствовал четыре дня и почил в дворцовом склепе с аккуратно перерезанным горлом. Шептались, что Священный, узнав о захвате дворца,
И всего клепсидру спустя, здесь же, во дворце, новый Священный принял регалии — стоя на полу, залитом кровью и затоптанном сапогами имперцев. Корону на него возложил жрец, в которого целились двадцать арбалетчиков… надо полагать, чтобы от волнения слова не перепутал. А по левую руку стояла высокородная невеста из-за моря, дочь исконных врагов, которую кесар поклялся принять, как свою равноправную супругу.
По всем приметам, из такой коронации ничего хорошего выйти не могло… а вышло два года мира. И, судя по тому, что краем глаза углядела внимательная царевна ниомов, в семье у Священного тоже все ладилось.
Вот и верь после этого приметам!
Сейчас тронный зал был отмыт до скрипа, украшен цветами и золотыми лентами и жрец в парадном облачении стоял у переносного алтаря, сияя отеческой улыбкой.
Шерек провели мимо Золотого Трона владыки. Конечно, никто бы не позволил женщине, да еще, вдобавок, наложнице сесть на него — но преклонить перед ним колени ей разрешили охотно. И даже умилились такой преданности.
Жрец благословил ее традиционным жестом — как будто происходило что-то нормальное, освященное традицией и ничуть, вот ни на волос не странное.
Всю дорогу Шекер мучил вопрос: какой короной ее будут короновать. С одной стороны, она — женщина, значит, должны — малой. С другой — коронуют не ее, а несуществующего ребенка…
На золотом полотне, затканом нефритовыми нитями так, что на нем живого места не было, лежала большая корона. Полная, кесарская. К ней полагался еще чудный воротник на шею, похожий на рабский, но из чистого золота и изукрашенный драгоценными камнями. Символ того, что кесар — не только владыка своего народа, но и раб возложенной на него власти.
Глядя на ошейник, Шекер подумала, что ничего нового с ней не случится — всю жизнь она была рабыней: сначала отца, потом Янга. Что в золоте, что в железе — а жизнь рабыни не стоит ни медяка, желаний ее не спрашивают, а будущего у нее нет.
Ничего не изменится. Значит, и бояться нечего.
— С похвальным смирением склоняешь ты голову, дочь кесарии, — одобрительно кивнул жрец, когда Шекер опустилась перед ним на колени.
— Благословения Неба, отец, — едва слышно ответила она.
Жрец начал молитву. И чем дальше он говорил, чем отчетливее звучали в полупустом зале древние слова, тем откровеннее переглядывались приглашенные гости. Похоже, кое до кого тут начало доходить, что их пригласили поучаствовать… в кощунстве!
Молитва касалась мужчины — владыки, и пожелания ее были обращены к мужчине. А под короной стояла женщина!
На
словах о даровании обильности чреслам задние ряды задвигались…Но жрец с невозмутимостью истинного слуги Небес дочитал все положенные слова, выслушал ответы и возложил корону на голову Шекер.
Точнее, попытался возложить… Девушка услышала шипение и — сдавленный возглас, а следом за ним многоголосый шум. А потом по ее лбу и щеке потекло что-то горячее и густое.
Поднять глаза она не решилась, так и стояла на коленях, глядя в пол — пока жрец не схватил ее за руку, крепко и больно. Светло-зеленое покрывало украсилось рыжими разводами.
— Что это? — страшным шепотом спросил он, — что это такое? Отчего это? Ты что-то сделала со священными регалиями? Признавайся, колдовала!
— У ниомов не рождается колдунов, отец, — тихо и благонравно отозвалась Шекер, — только Слышащие, по одной за раз. И пока не умрет первая — вторая не родится. Я — не Слышащая.
— Тогда почему края короны вдруг стали острыми и изрезали мне пальцы?
— Это загадка для меня, отец.
Сахем рванул вверх ее голову за подбородок, выпачкав лицо кровью:
— Скажи, дочь греха, ты не теряла ребенка? Не лги, ложь я сразу почувствую. А лучше — клянись! Прямо здесь и сейчас клянись.
— Не теряла. Жизнью клянусь, — так же тихо и так же ровно проговорила девушка, глядя прямо в светлые, почти белые глаза жреца.
Острый взгляд ввинтился ей в мозг и не нашел лжи. Потому, что ее там не было.
— Богоподобный, — ряды "лучших людей" расступились и выпустили мужчину, одетого довольно скромно. Если не знать, сколько стоит одна его сабля из айшерской стали и сапоги из кожи вейры.
Выше Шекер взгляда не подняла, но ей было довольно и этого. Мужчина в таких сапогах и с такой саблей будет говорить там, где сочтет нужным и то, что сочтет нужным. И никакие капюшоны ему не указ.
— Вы говорите, что края короны вдруг стали острыми и изрезали вам пальцы? — переспросил он.
— Посмотрите, уважаемые, мои руки разрезаны до кости! — в голосе жреца смешались боль и досада.
— Отец, позвольте мне взять священную корону.
— По какому праву? — огрызнулся Сахем.
— Да хотя бы и по праву слуги, который полирует ее, чтобы сверкала. Все мы — преданные слуги короны, я в том урона своей чести не вижу.
"Змеиные" сапоги приблизились. Мужчина грузным не был, но ступал тяжело, заметно прихрамывая на правую ногу. Похоже, был не молод и ранен в боях. Или в стычке за наследства. А, может, за благосклонность красавицы. Кто знает?
От опасности он, явно, не бегал. Вот и сейчас он протянул руку прямо над головой Шекер.
— Странные дела творятся под рукой Святого Каспера, — услышала девушка. — Не знаю, чем ты мог порезаться, Богоподобный. У короны нет острых краев. Да и откуда бы им взяться? Ведь предполагается, что она будет возложена на голову кесара — что ж, ему без ушей ходить?
На плечо Шекер легла рука. Не просто легла, незнакомец даже оперся немного, видно, старая рана причиняла ему боль и стоять просто так было тяжело. Но рука была сильной и теплой.