Принцесса для психолога

— Тогда — решаем… Камень, ножницы, бумага?

Монтрез тряхнул гривой, все еще обрезанной неровно — так и не выбрал момент, чтобы привести прическу в порядок.

— Там, в тавальетте, штука одна есть. Дай мне.

Марк сделал пару шагов назад, ступил одной ногой в линзу… и вдруг почувствовал, что тело ему не подчиняется. Даже хуже — оно подчиняется другому. Собственное тело предало Марка. Деловито залезло в линзу, уселось, словно так и было задумано.

Винкер дернулся и, кажется, в первый раз в жизни, богатой всякими дуэлями и противостояниями, "почувствовал разницу" между четвертым уровнем и — внеуровневым магом. Хоть смейся, хоть плачь, но такого унижения он, действительно, раньше не пробовал — все время успевал придумать что-то, что ставило его на одну доску с сильными и даже позволяло их превзойти… А вот сейчас не успел. Не подумал.

От Ри он как-то совсем не ждал предательства. Даже подумать не мог, что Кот ударит в спину.

— Подчиняющее заклятье? Когда?

— Когда делился теплом, — честно ответил он.

— Сними. Немедленно, и я тебя прощу.

— Я плохо умею терять, — голос Кота под сводами пещеры прозвучал еще мягче, чем всегда. — Из нас двоих ты всегда был покрепче сердцем, значит — тебе и нести этот мешок. Ничего личного, просто твоя любимая логика. И передай Кел, чтобы не вздумала обрезать косу.

А потом развернулся и пошел вглубь пещеры. Его светляк удалялся, теряясь в темноте. Линза встала на место и Марк почувствовал движение. Его поднимали наверх. И он ничего, совершенно ничего не мог с этим сделать.

Кот отнял у него право решать и это было… нечестно.

Глава 61. Завещание Янга

Гонг снова сам по себе отбивал удары, и ученые люди давно просветили всех неграмотных, что числом их — двенадцать.

Утром, со стороны рассвета, под стены явились хичины. Войско их больше напоминало полудикую орду, коней было втрое больше, чем воинов — и они мгновенно вытоптали все поля вокруг Шариера. Впрочем, беспокоится об этом было некому, крестьяне уже неделю, как побросали свои хижины и спрятались за городским валом.

Да и что топтать? Осень…

Шатер царей был виден издалека, два вымпела — на второй день к ним прибавился третий, синий — с чернохвостой ласточкой.

— Царь Менгер подошел, — говорили друг другу на рынке знающие люди, — справный царь, пожилой уже, солидный. Этот безобразия не допустит. Постоят, как три года назад, под стенами, возьмут выкуп да и уйдут себе потихоньку в Хаммган. Долго под стенами торчать не станут, им уже откочевывать пора, иначе во время зимнего перехода от холода все кони околеют. Так что немного — и все тут закончится.

— А как же царь — ястреб? — возражали им другие, не менее осведомленные.

— Да мало ли их, царей-то! Хаммган большой. На всех хватит — и верблюдов, и скорпионов.

Последнее должно было звучать зловеще… Но не звучало. Понятно же было — пустыня, она такая, жизнь со смертью там парой ходят, где одна, там и другая. И умирают в свой черед все: и цари и простые хичины. Кроме Слышащих. Те уходят раньше.

Когда от шатра отделился всадник в одежде, которая у бродяг Хаммгана сходила за парадную, в надвратной башне никого из раэдов, как назло, не было. Десятник тихонько выругался, помянув матушек и бабушек обоих царей, а еще верблюдов, козлов и песчаных духов и, подбодрив себя таким нехитрым способом, забрался на стену.

Рядом встал один из аскеров и натянул тугой, сборный дальнобойный лук. Так сказать — выказал уважение.

Стрелять в парламентеров было позором, но не выставить рядом с переговорщиком вооруженного воина, означало — обидеть. Этикет, что тут сказать!

Разговор начали тоже по всем правилам военного этикета — с унижения врага. Все это понимали и никто не обижался — положено же! От предков заповедано, значит — будем ругаться.

— Эй, нечестивый потомок тощей курицы и плешивого барана, в доспехе из старой кастрюли, в которой даже самая бедная хичинка не станет варить кашу без мяса!

— Чего тебе надо, сын самой старой, некрасивой и хромой верблюдицы, у которого даже такого доспеха не нашлось?

— Великий царь Харай, попирающий своими стопами небо и землю, и еще два царя, не менее великие, попирающие весь остальной мир, пришли под этот низкий и кривой забор, сложенный пьяным каменщиком, явно после свадьбы своей единственной сестры… а нам до сих пор ворота не открыли и богатые дары не вынесли. Чего ждете, небом ударенные?

— А мы нищим хичинам подаем только после праздника урожая, — сложив ладони рупором, проорал аскер, — Погуляйте где-нибудь еще луну и возвращайтесь трезвыми. Тогда, может, и выкатим вашим великим царям пару соленых тыкв. Только смотрите, как бы вас с них не пронесло…

Посланник хичинов подбоченился и заорал, как горный рогач во время гона:

— Твоего правителя — монаха съела пустыня, кровь выпил песок, кости обглодали шакалы, глаза выклевали грифы… а хафан носит великий Харай!

— Так то и понятно, что своего хафана у вашего великого сроду не было, приходится обносками побавляться, — не уступил ему аскер, — вон, у него и шатер дырявый! Смотри, как бы ваши грифы ему на голову плешивую не нагадили!

Обменявшись еще парочкой таких же цветистых любезностей, враги разошлись, явно довольные друг другом.

Того, что будет штурм и город серьезно пострадает, никто здесь не боялся. Оно, конечно, царей, коней и прочего сброда под стенами толкалось богато, да только штурмовать городские валы хичины не умели. Лестниц не строили, осадных машин не делали. Даже штурмового тарана у них не было — уж такую-то штуку со стен бы точно углядели.

И взять Шариер голодом, как крепость Шери, не вышло бы никак — сохранялся подвоз с моря, и зеркала работали исправно. Скорее, голода стоило опасаться самим хичинам. Не сейчас, правда, а где-то через луну.

И чего, спрашивается, их принесло? Покричать, да своей великой доблестью похвастаться? Похвастались…

В тронном зале чинно рассаживались евнухи, главы родов и военначальники-раэды. Не было среди них главного жреца, того как раз оборачивали в белые покрывала. Не было и Агара — над тем еще колдовал лекарь, пытаясь определить яд, от которого закончился старый интриган.

О том, что пропала неведомо куда почти коронованная царица, здесь пока знали единицы, и те предпочитали помалкивать. Девчонку — наложницу искали, но не очень рьяно. Решили сообща, что со страху она удрала из своих покоев и затаилась где-то на женской половине, среди рабынь, может быть. Куда еще она могла деться, ведь из дворца не уйти! Найдется…

— Сколько у тебя молодых воинов покинуло Шариер, ссылаясь на зов крови? — тихо спросил один раэд другого.

— Почти полторы сотни, — тот вздохнул, — весь молодняк ушел. И аскеров-то, которые под присягой ходят, корчило.

— И что же это значит?

– Что-что… словно сам не понимаешь. Значит, что и впрямь их родовичи клятву дали кому-то, кто на самом деле царской крови. И не пустынного царька. Тому, кто имеет право на Золотой Трон.

— Выходит — правда?.. Царь-ястреб… Шарияр вернулся?