Принцесса на горошине
Шрифт:
Когда мы с Маратом вышли в холл, Лиля на нас уставилась. Во все глаза. А мне, если честно, жутко не хотелось ей что-то объяснять. А вот Марат, кажется, её и не заметил, просто посмотрел сквозь, обратился к Рыкову.
– Пал Палыч, давайте постараемся к трем быть в Москве. У меня встреча. Марьяна, иди в машину.
Тон Марата походил на командирский. Но в это утро мне не хотелось спорить, не хотелось сопротивляться, хотелось просто переложить на его плечи все свои тревоги и тяготы. Почувствовать себя лёгкой и беззаботной, как когда-то, когда был жив папа.
Я на автомате сделала пару шагов вперед,
– Это моя сестра, - известила я его. – Лиля.
Лиля выдвинулась вперед, широко улыбнулась и протянула Марату руку для рукопожатия. И сама проговорила:
– Лиля. – И тут же беспардонно поинтересовалась: - А вы кто?
Марат не ответил. Уставился на неё. Даже лоб наморщил, после чего проговорил:
– Ах да, родственники. Что ж, родственница, прощайся, нам ехать пора.
Улыбка Лили мгновенно растаяла. Она в растерянности переспросила:
– Как это – прощайся? Я еду с Марьяной в Москву.
Марат коротко качнул головой.
– Нет, не едешь.
– Как так?.. – Лиля повернулась ко мне, ища поддержки. – Марьяна, я же еду?
Я вздохнула. Смотрела на сестру, потом посмотрела на Марата, снова на сестру. Осторожно начала:
– Побудь пока с мамой. Я тебе позвоню через несколько дней.
– Что? Марьяна, мы же всё решили!..
– Понятия не имею, что вы решили, - нетерпеливо проговорил Марат, - но с этого момента решаю всё я. Так что, красавица, дуй домой, Марьяна тебе позвонит. Как-нибудь. У нас без тебя дел невпроворот.
Лиля была настолько ошеломлена и, скорее всего, возмущена его тоном и тем, как небрежно от неё решили избавиться, что не сразу нашлась, что ответить. Только воздух ртом глотала, а ещё таращилась на меня, с очевидным намеком.
– Я тебе позвоню завтра, - пообещала я сестре. – А сейчас тебе, на самом деле, лучше остаться здесь. У меня дела.
– Дела? Какие дела? – начала она, но теперь уже Марат настойчиво взял меня за локоть и повел прочь. Мне оставалось лишь обернуться на ходу и помахать сестре рукой, послать ей виноватую улыбку.
Всё это было неправильно и некрасиво. И то, что Марат так себя повел с моей сестрой, что бы он ни думал о моих родственниках, они всё-таки мои родственники, а в его отношении не было ни капли уважения. И в том, как он взял меня за локоть и повёл прочь, тоже уважения было немного, уже по отношению ко мне. Но я, во-первых, всё ещё находилась в шоке от нашей с ним неожиданной встречи, а, во-вторых, как бы это ни звучало, я не хотела брать Лилю в Москву. Не хотела, и проблема решилась сама собой, что меня устроило. Пусть это и было трусостью.
Мы вышли из здания гостиницы, спустились по широким ступеням крыльца, а Марат всё ещё держал меня за локоть. И кожа под его пальцами попросту горела.
– Отпусти меня, - попросила я.
Он глянул удивлённо, а потом поспешно убрал руку. Слишком поспешно. Я это для себя отметила, и мне стало немного неприятно от этого. Снова, снова начинается эта шаткая
неопределенность в моей душе. Прошу оставить меня в покое, не трогать, не касаться, а когда он делает то, о чем я его прошу, меня обижает его беспрекословное послушание. Словно он и, правда, не хочет меня касаться.Нас ожидало две машины с охраной. Две. Машины. И шесть охранников. Я даже приостановилась, созерцая эту маленькую армию. Во главе неё стоял Пал Палыч, едва ли не по стойке смирно. Прохожие на улице, оборачивались и глазели на нас.
– Зачем всё это? – поинтересовалась я.
– Потому что так положено, - сообщил мне Марат. – А не водитель и Пал Палыч, который тебе ни в чем отказать не может.
– Почему не может? – обиделась я за любимого начальника отцовской охраны. – Может.
– То-то я смотрю, что ты оказалась черте где и черте с кем. Вместо того, чтобы быть дома, под присмотром.
Я повернулась и глянула на Марата со всей серьёзностью.
– Я не заключённая. И делаю, что хочу. Ты мне тоже не указ.
Я ещё не понимала, что происходит, и почему он здесь, но то, что Марат Давыдов мне не указ – никак не обсуждалось. Он мне не хозяин, а я не его собственность. И он, кстати, тоже прекрасно об этом знал. Потому что промолчал в ответ на мои резкие слова, только губы недовольно поджал. У Марата даже вырвался недовольный вздох, после чего он указал рукой на ещё одну машину, довольно подержанный с виду внедорожник.
– Садись в машину.
Я посмотрела на Пал Палыча, будто спрашивая совета. Тот мой взгляд встретил, и едва заметно кивнул. Я поняла, что лучше согласиться. Направилась к странному автомобилю. Он оказался довольно высоким, и когда Марат открыл для меня переднюю дверь, мне пришлось подняться на подножку, чтобы сесть в салон. Марат хотел мне помочь, поддержать, подсадить, но я решительно отодвинула свой локоть, села сама.
– Пристегнись, - только попросил он.
Я пристегнулась. Окинула взглядом такой же потрепанный салон, будто пропыленный какой-то, а краем глаза наблюдала за тем, как Марат обходит автомобиль, чтобы сесть на водительское место.
Когда мы отъезжали от гостиницы, в зеркало заднего вида я увидела сестру, и всё-таки обернулась. Посмотрела на неё. Лиля явно была зла, расстроена и разочарована, стояла на широком крыльце, со своей сумкой с вещами, и смотрела нам вслед. На душе стало неприятно, меня кольнуло чувство вины и неловкости. Может быть, нужно было взять Лилю с собой. В конце концов, мне бы это ничего не стоило.
– Ты хотела взять её с собой? – спросил Марат.
Я, наконец, развернулась на сидении, стала смотреть вперед, на дорогу. А Давыдову честно ответила:
– Не знаю. Она хотела поехать.
Он хмыкнул, я услышала.
– Конечно, хотела, никто в этом не сомневается.
– Ты её совсем не знаешь, - сказала я ему.
– Не знаю, - кивнул он. – И маму твою не знаю. И всё же считаю, что их интересы больше корыстные, чем… родственные и душевные.
Я вздохнула, переложила свою сумку на заднее сидение, после чего откинулась на пассажирском кресле. А Марату сказала:
– Если я когда-нибудь встречу человека, который проявит ко мне душевность, не вспомнив о моих деньгах, я тебе непременно об этом сообщу. Сможем отметить этот день в календаре красным.