Принцесса на горошине

Я пару секунд раздумывала, как реагировать на эти слова. Марат заметил моё замешательство и улыбнулся.

– Маш, я не пытаюсь тебя смутить или соблазнить. Просто говорю, как есть. В конце концов, мы давно не виделись. И мне нравится, что ты за эти годы стала только красивее.

– Хочешь услышать что-то в ответ?

– Если ты хочешь что-то сказать, - посмеялся он.

Я присмотрелась к нему, отчаянно-серьёзным взглядом.

– Ты стал другим, - сказала я, в конце концов.

Давыдов усмехнулся.

– Серьёзно?

Я кивнула.

– Да. Каким-то… диким.

– Диким? – переспросил Давыдов, судя по всему, всерьёз удивившись моему умозаключению. – Почему диким?

– Не знаю. – Я пожала плечами. Говорила я совершено серьёзно. – Я тебя таким не знала. Ты изменился, Марат. Как будто другой жизнью жил все эти годы.

Он помолчал, обдумывая, но я видела, что его губы скривились в усмешке.

– Наверное, так оно и есть. В чем-то ты права. Последние пять лет… были для меня достаточно удивительными.

Я смотрела на него. Смотрела, и самой себе было страшно признаться, что насмотреться не могу. Но это было неправильное чувство, и я попыталась его прогнать.

– Что за прииски, Марат? – вырвался у меня вопрос. – Что ты там делал?

Он развел руками.

– Работал.

Я взяла бокал с вином, поднесла к губам. Потом призналась:

– За последние недели я столько нового узнала об отце. О том, что он от меня скрывал много лет, что уже, наверное, ничему не удивлюсь.

– Ты о матери?

Я перевела на него взгляд.

– Ты знал?

– Нет, конечно. Он рассказал при нашей последней встрече.

Мне вдруг стало так тяжело. И на душе, и просто физически. Настолько, что стало невыносимо держать бокал в руке, и я поставила его обратно на стол. И задала риторический вопрос:

– Почему он мне ничего не рассказал?

А Марат взял и ответил, очень просто ответил на такой сложный вопрос:

– Он не знал как. – Он позволил мне помолчать, затем продолжил: - Он, правда, не знал, как рассказать тебе, Маш. Он считал, что ты его не поймешь, что ты его осудишь. А ему не хотелось видеть укор в твоих глазах в его последние дни. Он не знал, сколько ему осталось, но знал, что немного… поэтому побоялся сказать правду. Лично я его понимаю.

– Ты понимаешь, - проговорила я за ним словно эхо. – Занятно.

– Что?

– Раньше не понимал.

– Раньше я был моложе, раньше я был фантазером и максималистом. В последние годы этого заметно поубавилось. Наверное, ты права, я изменился.

– Что ты делал там столько лет? На этих приисках? И зачем такие жертвы?

Я видела, что Марат всерьёз раздумывает, что мне сказать в ответ. А, может, и в себе самом в этот же момент пытался эти самые ответы найти.

– На первых порах у меня не было большого выбора. В плане работы. Я очень необдуманно обрубил много связей.

– Папа тебе в этом помог, - напомнила я, а Давыдов хмыкнул, потом кивнул.

– Да, и твой отец мне в этом хорошо помог. Он злился на меня, я злился на него. Да, он перекрыл мне кислород, но я, в принципе, понимал его мотивы. Из Москвы пришлось всё-таки уехать, здесь я стал нежеланной персоной.

Марат говорил всё это спокойным, буквально равнодушным тоном, для него это были дела давно минувших дел, а я вспомнила рассказ мамы, о том, как она осталась в огромной Москве неудел. Где ей нигде не было места, как быстро о ней забыли все друзья и знакомые, и всё только потому, что она встала на пути у Александра Дегтярева. По всей видимости, с Маратом история повторилась, и ничего удивительного в этом не было. Люди всегда поступают так, как им привычно, как им понятно со своими врагами. Вот и отец от привычной схемы не откланялся.

Марат, продолжая свой рассказ, развел руками.

– Не задалась у меня карьера так сказать.

– Задалась, - проговорила я негромко. – Просто папа злился на тебя.

Мы снова встретились глазами, и Давыдов вдруг засмеялся.

– Это так. Но у него была причина, разве нет? – Я промолчала. А Марат продолжил: - В общем, я вернулся домой, занялся семейным бизнесом. Как того и хотел отец.

Я не удержалась от усмешки. Я уже знала, что услышу дальше.

– Вот только оказалось, что не так уж твой папа и устал, и отходить от дел не так уж и хочет.

Марат гипнотизировал меня взглядом. Я знала, что права, и он, в конце концов, с некоторым скрипом, признал:

– Нам с ним было трудно договориться. Со своим отцом мне договариваться, куда труднее, чем с твоим.

– Правильно. Мой отец был твоим начальником, никаких родственных связей. А семья есть семья.

Марат кивнул.

– Да, наверное.

Мне очень хотелось посмотреть Марату прямо в глаза и задать всего один вопрос:

– Так ты получил, то, что хотел? То, ради чего стоило потерять меня?

Я смотрела на него, смотрела, но промолчала. А Марат неспешно продолжил:

– Около года я провел в Казани, пока не пришел к окончательному выводу, что отцу совсем не хочется развивать бизнес. Ему просто хочется заниматься любимым делом.

– Не тот размах для тебя, - негромко подсказала я. На душе было необычайно горько. Мне вспоминались все наши с Маратом разговоры перед непосредственным расставанием. Я ведь всё это ему говорила, и не раз. А Марат упрямо твердил о том, что не может подвести отца.

– Из семейного бизнеса я ушёл, полгода помыкался в поисках работы. – Марату будто неудобно было об этом всём говорить со мной. Неловко. Что и не удивительно, кстати. Мне тоже неловко слушать о том, о чем я его когда-то предупреждала. А меня в тот момент посчитали глупой, недальновидной девчонкой.

– Я попытался вернуться в Москву, но там меня, понятно, никто не ждал. Но спустя какое-то время слухи, видимо, до Александра Григорьевича дошли, и твой отец обратился ко мне с предложением. Взять на себя руководство янтарными приисками в Калининградской области.

– И ты согласился? – удивилась я.

Давыдов неожиданно поднял руку и взъерошил волосы на затылке, после чего дерзко ухмыльнулся.

– Ну, во-первых, повторюсь, выбора у меня на тот момент особо не было, а, во-вторых, это была возможность уехать, заняться чем-то новым, отвлечься. Мне тоже было тяжело, Маша.

От его последних слов мне стало горько. Я сразу вспомнила своё состояние после нашего с ним разрыва в течение первого года. Было очень тяжело. Я также каждое утро просыпалась и думала, куда себя деть, куда убежать, куда уехать, лишь бы не думать и не вспоминать.