Принцесса на горошине

– Она не умеет ничего, Марьяна.

– Научится, - упрямо сказала я. – Договорись о работе, и чтобы за ней аккуратно присматривали. Договорись, но без лишних деталей. Ты же умеешь.

– Марату ничего не говорим?

– Зачем ему думать о таких мелочах? – Я сделала глубокий вдох, настраивая себя на позитивный лад. И даже вслух проговорила: - Всё будет хорошо. Я уверена.

– Очень рад твоей уверенности. У меня вот её нет. – Рыков обернулся ко мне с переднего сидения. – Кстати, у меня есть для тебя информация.

– Какая? – растерялась я от его загадочного тона.

– Ты же просила… поинтересоваться, - Пал Палыч сделал страшные глаза, продолжил выдавать информацию дозировано, ожидая, что я всё-таки догадаюсь: - об официальном статусе… семейном.

Когда я догадалась, о чем он говорит, меня кольнуло в самое сердце.

– Ах да… - И якобы безразлично спросила: - Есть что-то интересное?

– Думаю, да. Дома поговорим.

– Хорошо, - едва ли не по слогам проговорила я. О проблемах с сестрой я тут же позабыла.

Шура нас встретила пирогами. Запах стоял на весь наш немаленький дом, я думаю. Пал Палыч, как только переступил порог, сразу сделал глубокий вдох, а тут и Шура нам навстречу вышла.

– Как хорошо, что вы приехали. А я вот пироги затеяла. Марьяна, поешь?

– Обязательно, - пообещала я. – Но чуть позже. У нас с Пал Палычем дело есть. Мы в кабинете поговорим.

– Ну вот, - тут же расстроилась Шура. – Я вас ждала, старалась.

– Двадцать минут, - проговорила я. И со значением добавила: - Дело срочное и важное.

– Всё у вас важное и срочное, - махнула на нас Шура рукой и отправилась на кухню.

– Ставь чайник! – крикнула я ей вслед.

– Пироги – это хорошо, - буркнул Пал Палыч, направляясь следом за мной. А я вошла в кабинет отца, и только поинтересовалась:

– Я хочу знать то, что ты мне собираешься рассказать?

Рыков тут же сделал большие глаза, взглянул на меня удивленно.

– Откуда же я знаю?

Я села за стол, а на своего охранника глянула укоризненно. Нашел время в игрушки играть.

Пал Палыч присел в кресло напротив меня, а мне кивнул.

– Папка в столе.

Я моргнула.

– В каком столе?

– В твоем столе, Марьяна. Ящик открой.

Я выдвинула верхний ящик стола, на самом деле увидела папку, веселого желтого цвета. Я папку достала, а Рыкову сказала, как бы удивленно:

– И когда ты всё успеваешь?

– Это моя работа.

Папку я открывала, затаив дыхание, если уж быть честной. Понятия не имела, что там увижу, что прочитаю. А, главное, не зря ли я всё это затеяла. Хочу ли я знать подробности жизни бывшего любимого человека. Хочу ли знать, на кого он меня променял, и насколько счастлив. С ней, а не со мной. Это ведь самая главная деталь – что он с кем-то счастлив, а я нет.

Первым ударом была фотография. Фотография миловидной девушки, не красавицы, но она была милой, с красивыми глазами и скромной улыбкой. Золотисто-русые волосы, серые глаза, маленькая родинка под губой. Не красавица, поражающая воображение, а обычная девушка… В таких, по сути, и нужно влюбляться. В настоящих, добрых, человечных. Она даже на фото производила такое впечатление.

Но поразило меня в этой фотографии совсем другое. Не её добрые глаза.

– Её зовут Марина, - проговорил тем временем Пал Палыч, без сомнения, внимательно наблюдая за моей реакцией. – До замужества носила фамилию Серебрякова. Ей тридцать два года, уроженка города Казань. Закончила ТГГПУ девять лет назад.

Я нахмурилась. Попыталась повторить:

– Что это… ТГГПУ?

– Татарский государственный гуманитарно-педагогический университет. По образованию преподаватель алгебры и геометрии. В данный момент работает по профессии, я узнавал.

– Где работает?

– В Калининграде.

– Она русская, - проговорила я то, что меня задело не на шутку. Посмотрела на Пал Палыча и повторила: - Русская.

Он кивнул, понимая, насколько я напряжена.

– Русская.

Я не удержалась от болезненной усмешки.

– Он женился на русской?

– Там всё, куда интереснее, на самом деле.

– Что ещё?

– Я решил немного разузнать об этой самой Марине. Выяснилась интересная вещь. Оказывается, брак с Маратом для неё второй. До этого она была замужем за его двоюродным братом, Даниилом. В браке у них родился сын, Георгий, ему сейчас семь лет.

Я пыталась осмыслить услышанное.

– А где он сейчас, этот Даниил?

– Погиб. Автокатастрофа. Около шести лет назад.

– И Марат женился на его вдове? – Я никак не могла поверить в то, что слышу.

Пал Палыч развел руками.

– Выходит, что так.

– Глупость какая, - проговорила я негромко. Мой взгляд скользил по строчкам отчета, что предоставил мне Рыков. Я читала, но мало, что понимала. Больше пыталась сообразить… - Я не помню никакого Даниила, - сказала я, в конце концов. – И Марину я эту не помню. Я же бывала в доме родителей Марата не раз, общалась со многими родственниками, но их я не знаю.

– Марьяна, ты же понимаешь, я не могу заявиться в дом родственников Марата, даже к его друзьям, и начать задавать вопросы. По крайней мере, не в нашей ситуации. То, что ты читаешь, можно сказать, та конкретная информация, которую я смог разузнать.

Я покивала в молчании, а Пал Палыч продолжил:

– На сегодняшний день, я могу сказать, что в Москву Марат приехал один, без жены и ребенка. Они остались в Калининграде, у него там квартира, они живут прежней жизнью. Каких-либо предпосылок к тому, что они собираются в Москву, нет.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что по месту работы Марины Серебряковой, ныне Давыдовой, никто не в курсе её возможного увольнения и переезда. Она, как работала, так и работает. Мальчик в сентябре собирается в первый класс, в ту же школу. Заявление уже подано. Это не так трудно узнать. Кстати, - Рыков вскинул вверх указательный палец, - ребенка Марат усыновил. Всё, как положено.

– Усыновил? – Я на Пал Палыча смотрела. – Хочешь сказать, что это его сын?

– Вот этого я выяснить не могу, - совершенно серьёзно ответил он. – По документам – да. А в остальном, - он плечами пожал.

– Какая-то странная история, - проговорила я, вновь уставившись на фотографию молодой женщины. Супруги Марата. Странно было об этом думать, проговаривать это даже мысленно – жена Марата. Его жена, его ребенок. – Что эта за брат такой? – проговорила я себе под нос. – Я помню его братьев, даже троюродных. Они все большая, дружная семья. До сих пор по именам всех могу назвать. А тут двоюродный, и его никогда не приглашали в дом? Может, они жили где-то далеко?