Принцесса на горошине

– Не сомневаюсь, - проговорила я, отключая телефон.

Хоть голову пеплом мне посыпьте, но в способности Лили я не слишком верила. Точнее, не верила в её желание по-настоящему трудиться.

– Устрой её на работу, побыстрее, - более настойчиво потребовала я от Рыкова, по дороге в Москву. – Иначе она меня с ума сведет.

– И так сведет, - ответил он, а я кинула на Пал Палыча осуждающий взгляд. Для чего на каждую мою надежду давать ответ полный скепсиса? Чтобы мне стало куда менее спокойнее?

Как-то я задала Пал Палычу этот вопрос напрямую. Он несколько удивился, затем пожал плечами и спокойно сообщил:

– Я реалист. Говорю, как есть.

А я вот иногда не хочу, чтобы мне говорили, как есть. Хочу, чтобы мне сказали, что всё будет хорошо. Несмотря на то, что на самом деле в последствие случится.

В холле офисного здания я неожиданно встретилась с Григорием Филипповичем. Он меня увидел и расплылся в улыбке, потом руки раскинул. Я приблизилась, и Лысовский по-отечески меня обнял.

– Марьяна, как я рад тебя видеть. Что-то ты давно мне не звонила.

Я отстранилась, посмотрела на друга отца чуть лукаво.

– Занята была, дядя Гриша. То одно, то другое.

– Понятно, понятно. – Он слегка приобнимал меня за талию. Двери лифта перед нами открылись, и я заметила, как Лысовский сделал знак охране остаться, и мы с ним вдвоем вошли в лифт. Двери закрылись, мы друг на друга посмотрели. И Григорий Филиппович совсем другим тоном, более серьёзным и проникновенным, спросил: - Как ты?

Я притворяться не стала, сделала глубокий вдох, посмотрела в сторону. Сказала:

– Привыкаю.

Он кивнул, не спускал с меня внимательного взгляда.

– Понятно. Тяжело.

Я тоже кивнула. Его рука легла на моё плечо.

– Надо держаться. А как та история? – поинтересовался он с намеком.

– Да никак, - в неожиданном всплеске раздражения выдохнула я. Правда, следом на Лысовского посмотрела, и растянула губы в улыбке. Сказала ему: - Я на свете не одна. У меня родственники есть.

Он, по всей видимости, всё понял. И по моему лицу, и по выражению глаз, и по интонации. Понимающе поджал губы, мы с ним дружно развернулись лицом к дверям, ожидая, что лифт вот-вот остановится, а Григорий Филиппович сказал:

– Родственники у многих есть. Но не у всех они родственники, - с нажимом и откровенным намеком проговорил он.

Я согласно кивнула.

Лифт остановился, двери открылись, и мы вышли на офисном этаже. Через минуту из соседнего лифта вышел Пал Палыч и пара охранников Лысовского. Тот же всё ещё держался поближе ко мне.

– Ты тоже на собрание? – спросил он. – Или так, навестить?

– На собрание. Марат Назимович настоятельно требовал, - добавив в голос немного яда, ответила я.

В ответ на это Лысовский усмехнулся.

– Понятно. К консенсусу вы так и не пришли?

– Мне не нужен с ним никакой консенсус, - проговорила я чуть слышно. – Мне нужно, чтобы он работал, и со своей работой справлялся.

– Он справляется. – Лысовский снова похлопал меня по плечу. Судя по всему, его привычка хлопать по плечу моего отца при разговоре, по наследству перешла ко мне. – Поверь, справляется.

– Очень надеюсь.

Нас вышли встречать. Секретарь, готовая проводить до зала заседаний, и Дмитрий Алексеевич, который, кажется, меня поджидал. Конечно, первым делом за руку поприветствовал Лысовского, а затем зачем-то заверил, что его присутствие большая честь для них. Для кого – для них, я не поняла, и на Димку непонимающе уставилась.

– Кофе, Григорий Филиппович? – предложила услужливая девушка-секретарь, а Лысовский переключился на неё, по старой донжуанской привычке заулыбался.

– Что ты, дорогая, кофе мне давно врачи запретили. А вот от чая я не откажусь.

Секретарь вызвалась проводить дорогого гостя к залу заседаний, а мы с Дмитрием Алексеевичем, так уж получилось, остались с глазу на глаз. Он мягко отвел меня в сторону, к окну. И смотрел при этом с тоской и каким-то ожиданием. Это ему совершенно не шло, совершенно не вписывалось в мои ожидания, в моё видение его самооценки. Но, по всей видимости, Дмитрий Алексеевич здорово растерялся в свете последних событий, и не знал, как себя вести.

То, что он не хочет меня терять, это очевидно. Но в то же время у меня возникало немало вопросов, и самый главный, - для чего я ему нужна. Для любви, о которой он мне твердит, но как-то неуверенно, или потеря статуса моего мужчины, пусть и тайного, его пугает. Понимаю, что Димка рассчитывал на другое. Он собирался покончить с нашими тайными отношениями, и развиваться всё должно было по-другому, по его сценарию, но не случилось. И Абакумов потерялся.

– Ты мне не перезвонила, - сказал он мне не то что с укором, а, скорее, с сожалением. Димка всеми силами играл на моём чувстве вины, по крайней мере, пытался. – Я тебе вчера звонил, а ты так и не перезвонила.

– Извини, - сказала я, причем, вполне искренне. И также искренне добавила: - Вчера был сумасшедший день.

– Что-то случилось? У тебя проблемы?

Мне вдруг стало смешно. Я подняла руку и положила ему на грудь. Пригладила ладонью Димкин галстук. Но думаю, что даже со стороны мой жест никому не мог бы показаться каким-то особо нежным или трепетным действием.

– Дима, ну какие у меня могут быть проблемы? – удивилась я. И вздохнула. – Всё самое страшное в моей жизни уже случилось, а сейчас… я просто живу. Хочу стать счастливой, - неожиданно заявила я.

– Это хорошее стремление, - согласился Абакумов, разглядывая меня в задумчивости. Затем спросил: - А я к твоему счастью какое-нибудь отношение имею?

На этот вопрос надлежало ответить честно и по возможности со всей серьёзностью.

– Дима, я хочу стать счастливой сама для себя. А к этому, прости, никто кроме меня, отношения не имеет. Я должна сама постараться.

– Понятно. Ты решила сбежать в тайгу, - буркнул он.

Я удивилась, потом посмеялась.

– Почему в тайгу? Не хочу я в тайгу, мне нельзя, я не приспособленная.