Принцесса на горошине

Самое ужасное – это выдумывать себе любовь. Притворяться счастливой, и при этом чувствовать пустоту.

Одеяло полетело на пол, мы целовались на постели, как безумные, переплетясь руками и ногами. Я будто пыталась вжать своё тело в его, настолько я его желала, настолько была пьяна от его близости. Инстинктивно подстраивалась под дыхание Марата, под его движения, под его желания. С губ, казалось, слетали бесконечные признания, хотя, я была уверена, что они беззвучны:

– Люблю, хочу, скучала. Почти умерла когда-то…

Вместо слов получались короткие стоны, я кусала губы, чувствуя, как Марат двигается во мне. Гладила его грудь, плечи, когда он нависал надо мной, и больше не закрывала глаз. Боялась, что наша с ним близость мне всё-таки снится.

Он целовал мою спину, теми самыми медленными, едва ощутимыми поцелуями, от которых я сходила с ума, потом снова начинал двигаться резко и быстро, и потерялась во времени, в удовольствии, наверное, стонала слишком громко, потому что Давыдов закрывал мне рот рукой. А потом мы довольно долго сидели, переводя дыхание. Я обхватила его ногами и руками, повисла на его плече, и чувствовала его где-то глубоко внутри себя, старалась не шевелиться, лишь прислушивалась к своим ощущениям, а Марат глубоко дышал и перебирал мои спутавшиеся волосы, потирал их между пальцами. Уперся затылком в спинку кровати, закрыл глаза и делал один глубокий вдох за другим. Я водила пальцами по его лицу, подушечками пальцев прошлась по его прикрытым векам, потом осторожно поцеловала в губы. Начала двигаться, сначала инстинктивно, затем всё настойчивее. Он застонал, а я поймала его стон губами.

И снова беззвучно проговорила:

– Люблю тебя.

Утром я проснулась первой. За окном уже светло, я повернула голову, на Марата посмотрела. Конечно, только вырвавшись из сна, я знала, что он рядом со мной. Впервые за много лет я проснулась с ощущением того, что он рядом. С его запахом, с его дыханием за моей спиной, с горячей ладонью на моем животе. Именно его ладонью, именно его прикосновением.

Я выжидала, сколько могла. Радовалась тому, что проснулась первой, что дала себе возможное количество минут, чтобы побыть рядом с ним этим утром. Лежала у него под боком и смотрела на часы. Стрелка каждую минуту сдвигалась и сдвигалась, и в какой-то момент я осторожно толкнула Давыдова в бок.

– Марат, просыпайся.

Он зашевелился, вздохнул, отодвинулся на меня, раскинувшись на постели. Я села, смотрела на него. Хотелось протянуть руку и провести ею по его телу. Но делать я этого не стала. Вместо этого снова позвала, на этот раз настойчивее:

– Марат.

– Что? – переспросил он хрипло.

– Просыпайся, - повторила я.

Он потер лицо.

– Который час?

– Семь, - ответила я.

Марат глаза открыл, посмотрел на меня. В его взгляде читался вопрос, и я на него ответила:

– Тебе нужно уйти до того, как Шура отправится готовить завтрак. До этого момента совсем немного времени.

– Интересно, - проговорил он.

Я спустила ноги с кровати, дотянулась до своего халата. На Давыдова кинула короткий взгляд через плечо.

– Не стоит ей знать, - сказала я. – Ты же знаешь Шуру, она напридумывает невесть чего.

Марат приподнял край одеяла, глянул на своё голое тело и в задумчивости проговорил:

– А чего тут придумывать?

Я стояла рядом с кроватью, завязывала пояс на халате. Не знала, как Марату объяснить.

– Не хочу, чтобы кто-то знал, - проговорила я, в конце концов.

Давыдов меня разглядывал. Спросил:

– Почему?

– Наверное, потому, - со вздохом проговорила я, - что ты женат, а у меня за плечами роман с другим женатым человеком. Не хочу ещё больше портить себе репутацию. Больше некуда.

– Ты перед Шурой не хочешь репутацию себе портить?

– Причем тут Шура, - расстроилась я. – Она просто переживать будет. Навыдумывает лишнего. Она же не знает, что тебя дома другая женщина ждет.

– Не ждет, Маш.

Я вскинула руку в предостерегающем жесте.

– Это меня не касается. Но если узнает Шура, она поневоле начнет делиться своими радостями или переживаниями, это разнесется по охране, узнает приходящая прислуга, садовник, через пару дней дойдёт до соседей. В общем, это лишнее.

Давыдов весело хмыкнул.

– И что ты предлагаешь мне сделать? Выпрыгнуть в окно?

– Нет, конечно. Но постараться уйти не замеченным.

– Весело утро начинается, - проговорил он, но спорить не стал. С кровати поднялся, пошёл в ванную, а я, как последняя дурра, разглядывала его голую задницу. Затем опомнилась и резко отвернулась к окну. Выглянула. В саду никого заметно не было.

– На прощание поцелуешь? Или мне так идти? Точнее, тайком исчезать.

Я обернулась, Давыдов уже стоял полностью одетый. Смотрел на меня недовольно, даже чуть возмущенно. Я осторожно к нему подступила, решила, что поцелуй он всё-таки заслужил. Приподнялась на цыпочках, прижалась губами к его подбородку. Марат даже не шелохнулся, только взглядом за мной следил. Я вздохнула и отступила. Проговорила, чувствуя, что теряю уверенность:

– Так будет лучше.

Он весь как-то подобрался после моих слов, поджал губы, после чего сказал:

– Ладно, я пошёл.

И ушёл. А я осталась стоять посреди комнаты, чувствуя себя виноватой. И не понятой.

Завтракала я в одиночестве. То есть, села пить кофе в одиночестве, а Шура ходила по столовой мимо меня, зачем-то переставляла статуэтки на каминной полке, и на меня поглядывала. Я замечала её взгляды, но старательно игнорировала.

– Марьяна, всё хорошо? – спросила она, в конце концов. Не выдержала, скорее всего.

Я удивленно взглянула на неё.

– Конечно.

– Мне показалось, кто-то ходил по дому утром.

Я пожала плечами.

– Пал Палыч, наверное. Или кто-то другой. Мало ли в доме людей.

Шура ещё некоторое время смотрела на меня, точно зная, что я вру, но уличить она меня не могла. А я рассказывать ничего не собиралась. Если честно, мне совсем не думалось о Шуриных подозрениях. Я всё утро вспоминала прошлую ночь.

Сглупила я или всё не так уж и плохо?

– Дорогая, ты меня ждешь? Мы же с тобой договаривались, - добавила мама, позвонив после обеда. Не взять трубку я не смогла, не хватило смелости. Хотя, прекрасно знала, что услышу, и какими последствиями это чревато.

– Да, мама. Здравствуй.

– Здравствуй, Марьяна. – Мама посмеялась. – Какое я тебе замечательное имя дала, до сих пор радуюсь. А вот твой отец был против. Представляешь, хотел тебя назвать в честь своей мамы – Антониной.

– Тоже красивое имя, - заметила я.

– Брось. Некрасивое и старомодное. А вот я своим дочкам красивые имена дала, старалась, выбирала. Так что, я еду к тебе в гости?

Секунду, но я медлила. Поняла, что придумать ничего в качестве оправдания для отказа не смогу, и тогда уже сказала: