Принцесса на горошине
Шрифт:
Я развернула, сложенный вдвое лист белоснежной бумаги. Увидела ровные ряды слов, написанные быстрым, округлым отцовским почерком, и сердце сжалось от боли.
«Марьяна… Не знаю, что тебе сказать. Прости меня за то, что молчал, ничего тебе не говорил. Наверное, нужно было как-то подготовить тебя к тому, что ты остаёшься без меня. Но ты сильная, принцесса, ты со всем непременно справишься. И я хочу, чтобы ты помнила, что ты не одна. Когда-то я совершил ошибку, я отвел от тебя твою судьбу. Но я очень постарался всё исправить. Очень надеюсь, что ещё не поздно. Марат – хороший человек, надежный
А по поводу моей судьбы… Уверен, что ты уже узнала мою главную тайну. Вряд ли после моей кончины, ты надолго останешься в неведении. Но я уже не узнаю, как ты отнесешься к моему вранью. Может быть, это и к лучшему. Больше всего я боюсь увидеть в твоих глазах осуждение и непонимание, знать, что ты не сможешь меня простить. Я много думал в последнее время о твоей матери, о том, как я поступил с ней, наверное, сейчас, спустя годы, я уже не принимал бы таких кардинальных решений. Да я и тогда их не принимал, всё вышло само собой, а я лишь не стал сопротивляться. Твоя мать ушла из нашей жизни, и я захлопнул за ней дверь, не стал удерживать. До сих пор не знаю – правильно ли я поступил.
Прошу лишь: учись на моих ошибках. Не руби с плеча. Пытайся исправить ситуацию, если человек тебе дорог. Всеми силами пытайся. Человек должен быть счастлив рядом с тем, кого он любит. Неважно, кто и что об этом думает. Главное – ты сама.
Для тебя, принцесса, я хочу только одного – чтобы ты была счастлива. Ты достойна этого, как никто. Ты ведь – моя принцесса. Ты всегда будешь принцессой, всегда будешь особенной. Не только для меня. Ты родилась такой – очень светлой девочкой. И я всеми силами старался в тебе этот свет не погасить. Очень надеюсь, что у меня это получилось.
Люблю тебя, дочка. Всегда верь в себя».
Не знаю, сколько раз я прочитала это письмо. Долго сидела в саду в одиночестве, на качелях, которые папа поставил для меня, когда мы переехали в этот дом. Мне было двенадцать лет, но у меня были свои качели. Я до сих пор любила на них качаться, уже давно без детского восторга, без взмывания вверх, без зажмуривания глаз, когда казалось, что вот-вот дотронешься до солнца. Я садилась на них, прижималась щекой к прохладной перекладине, и отталкивалась ногами от земли. А после закрывала глаза, представляя себя маленькой, беззаботной девочкой. Вот и сегодня долго-долго сидела, держала в руке письмо, перечитывала его, и, кажется, заучила все слова наизусть. Но легкости и беззаботности не чувствовала.
– Привет.
Я голову повернула и увидела Марата. Он остановился передо мной, смотрел с сожалением.
Я выпрямилась, сделала глубокий вдох, попробовала улыбнуться.
– Ты вернулся.
– Вернулся, - сказал он. Всё ещё меня разглядывал, будто ощупывал взглядом. – Шура сказала, ты давно здесь сидишь.
Я посмотрела на небо, солнце уже клонилось к закату.
– Наверное, давно, - согласилась я.
– Почему? – спросил Давыдов.
Я показала ему письмо.
– Прочитала папино письмо.
– Поэтому? – Он, кажется, не поверил.
Я вновь попыталась изобразить улыбку.
– Трудно, знаешь ли, быть принцессой, - решила пошутить я.
– Маша, от тебя этого никто не требует.
– Да, -
не стала я спорить. – Просто я сама по себе такая.– Это плохо?
– Принцессы всем надоедают. В конце концов.
Давыдов хмыкнул.
– Глупость какая. Как может надоесть любимая женщина?
– А я твоя любимая женщина? – сорвался с моих губ вопрос.
– Ты в этом сомневаешься? – Марат протянул ко мне руку, я её приняла и с качелей поднялась.
Оказалась совсем рядом к нему. Почувствовала ровное тепло, исходящее от его тела, такой привычный, родной запах, невольно сделала ещё полшага, и уткнулась носом в его плечо. Захотелось обнять, прижаться, и понять, что я всё же не одна.
– Где ты был? – тихо спросила я его. – Где ты так долго был? Тут столько всего случилось, - пожаловалась я.
– Знаю, - шепнул мне Давыдов. – Я всё знаю.
– Тогда почему уехал?
– Потому что должен был. – Марат немного отстранился, посмотрел мне в глаза. – Мне нужно было увидеть сына, - сказал он мне. – И с Мариной поговорить.
Я молчала, как-то не к месту кивнула, совершенно не понимая, что сказать в этот момент. А Давыдов продолжил:
– Я просил её переехать в Москву. Или хотя бы куда-то поближе. Чтобы Жорка рос у меня на глазах.
– Она же не хотела переезжать, - осторожно заметила я.
– Не хотела, - согласился он. – Я постарался убедить.
– Зачем?
Марат секунду-другую помедлил с ответом.
– Потому что мне нужен развод. И жить я буду в Москве. Но я несу за неё и за Жору ответственность. Они тоже моя семья, Маш.
– И ты должен всё контролировать, - подсказала я.
– Должен, - решительно кивнул Давыдов. – А мотаться то и дело в Калининград довольно затратно по времени.
– Тебе нужен развод? – переспросила я, уловив в его словах главное для себя.
Мы смотрели друг другу в глаза, Давыдов негромко и многозначительно хмыкнул.
– Ну, как бы да.
– Как бы да, - передразнила я его шепотом. – Хороший ответ.
Марат рассмеялся, потеребил меня.
– Не заставляй меня говорить то, что говорить ещё рано. Вот после развода…
– Что после развода? – тут уже ухватилась я за очередное его слово.
– После развода и узнаешь, - заворчал он. Поймал мои руки, завел их за спину, наклонился ко мне и крепко поцеловал. Затем его губы скользнули по моей щеке, коснулись волос на виске.
– Хочешь, расскажу тебе секрет? – проговорил он мне на ухо.
Я тут же голову подняла, взглянула на него с интересом.
– Секрет?
– Секрет, - подтвердил он с улыбкой.
– Конечно, хочу. Я обожаю твои секреты.
– Ты их все знаешь, - успокоил Давыдов. – Почти. Этот последний.
– Я слушаю очень внимательно, - заверила я.
– Когда я был маленький, я обожал, когда мама рассказывала мне сказки. Я, конечно, сам мог их читать, но у мамы получались какие-то удивительные истории. И почти в каждой из них была принцесса, которую нужно было спасти. Очень красивая, очень смешливая и немножко дерзкая. И мама всегда говорила, что когда я вырасту, то обязательно такую встречу, и на ней женюсь. Кто бы мог подумать, что всё так и получится, правда?