Природа жестокости

— Ой, а мне хочется посмотреть, — и он с вожделением разглядывает меня.

— Просто отвернись, Роб, — раздражённо говорю я.

Он отворачивается, а я застёгиваю свой бюстгальтер и натягиваю платье через голову так быстро, как могу.

— Хорошо, теперь вы можете повернуться,— говорю я им. — Я собираюсь сходить к машине и забрать то, что я в ней оставила.

Я засовываю вещи в сумку и перекидываю её через плечо.

— Хочешь, чтобы я пошла с тобой? — спрашивает Саша.

— Нет, я помню дорогу. Я позвоню тебе, если заблужусь.

— Ладно, увидимся.

Роберт молчаливо смотрит мне в след, когда я ухожу через толпу людей на пляже. Спустя несколько минут я добираюсь до машины. Я забираюсь на заднее сиденье и открываю молнию на сумке, чтобы достать упаковку инсулина. Увидев себя в зеркале заднего вида, я гримасничаю. После купания в море мои волосы влажные и волнистые, а на носу и щеках солнечными брызгами выделяются веснушки. Меня поражает контраст между тем, как молодо и свежо я выгляжу, и какой усталой себя чувствую.

Эта рутина, которая длится изо дня в день, оказывает негативное воздействие на человека. Иногда мне хочется вдруг вылечиться, как те бабульки, которые паломничают в Лурд с огромными опухолями, исчезающими чудесным образом. Тогда я могла бы поступать, как все молодые и бесшабашные — жить свободно, не беспокоясь о последствиях пропуска приёма пищи или неверно рассчитанной дозировке.

Убедившись, что никто не крутится около машины, я отдергиваю платье, откидываюсь на сиденье и устало вздыхаю. Странно, как отсутствие одного маленького гормона может означать разницу между жизнью и смертью для кого-то вроде меня.

Спустя пару минут я убираю всё в сумку, как вдруг раздаётся стук в окно. Подпрыгнув от испуга, я поворачиваюсь и вижу Роберта, который смотрит на меня сверху вниз. У меня бешено бьётся сердце, пока он обходит с другой стороны, открывает дверь и проскальзывает внутрь.

— Что ты здесь делаешь? — нервно спрашиваю я его.

— Тебя долго не было, поэтому я пришёл убедиться, что ты в порядке, — отвечает он мягким голосом.

— Как долго ты стоял там?

— Достаточно долго.

— Итак, ты видел.

Знаю Роберта — он остановится и будет смотреть, вместо того чтобы постучать в окно, когда подойдёт к машине.

— Да, видел. Что ты себе колешь? — спрашивает Роб.

Неожиданно, но, кажется, он расстроен и даже обеспокоен.

— Героин, — невозмутимо отвечаю я.

— Серьёзно, Лана. Что это было?

— Это просто лекарство, Роберт, — отвечаю я, вздохнув и позволив своей голове упасть на спинку сиденья.

На несколько мгновений мое тело становится жёстким как доска.

— Ты больна?

Я грустно улыбаюсь.

— У меня сахарный диабет.

Внезапно он расслабляется.

— Сахарный диабет, это же ничего страшного, да? У многих людей он есть.

— Ну да, у многих людей второй тип. К сожалению, у меня первый тип, а это означает, что моё тело не может производить собственный инсулин, поэтому мне нужны ежедневные инъекции.

У него учащается дыхание, и мужчина придвигается ближе ко мне.

— Ты умрешь, если не получишь его?

Я киваю с серьёзным выражением лица.

— Да, я принимаю его три раза в день.

— Как долго? — настойчиво спрашивает он.

— Как долго что?

— Как долго он у тебя?

Хотя больна я, но пытаясь утешить, кладу руки на его запястья.

— Кажется, целую вечность. Диагноз поставили, когда мне исполнилось семь лет.

— Семь? Получается, когда я впервые встретил тебя, ты была уже больна и даже не сказала мне.

— Почему ты так расстроен? Конечно, я не сказала тебе. Мы никогда не были настоящими друзьями.

Он останавливает свой взгляд на моей руке, касающейся его запястья.

— Но если бы я знал, я бы никогда... — умолкает он.

— Никогда что? Не был таким засранцем? Ну, прости, если я предпочла жестокое обращение отношению, как к инвалиду. И ты преувеличиваешь. Я не больна раком, Роберт. Если буду осторожна, я смогу жить полной жизнью, как никто другой.

— Я не преувеличиваю, Лана. Это ты приукрашиваешь. Ты же сама сказала, что можешь умереть, если не получишь своё лекарство. Разве люди с диабетом не умирают совсем молодыми?

От бессилия у меня опускаются плечи, ведь сейчас он вгоняет меня в депрессию.

— Я умру не раньше, чем другие люди моего возраста. То есть, если меня собьёт машина или убьют, или накроет цунами, или ещё что-то столь же смертельное, это не так уж плохо?

— Это плохо, — скрипит он зубами, плотно сжимая челюсти. — Не хочу, чтобы ты болела.

— Почему? Кажется, когда мы были детьми, ты хотел, чтобы я исчезла с лица земли.

— Это неправда.

— Что тогда правда? — спрашиваю я, замечая слезинку на его щеке.

Громко вздохнув, я тянусь, чтобы вытереть её. Наши лица находятся на расстоянии дыхания, и я с трепетом говорю:

— Ты плачешь из-за меня?

Я ощущаю, словно кто-то, чиркнув спичкой, поджёг моё сердце. Чёрт, чувствую себя так, словно его бросили в бочку с бензином и подожгли. «Роберт плачет из-за меня? Я живу в параллельной вселенной?» Хотя у него и есть талант подделывать слёзы, но эти кажутся настоящими.

Роб берёт моё лицо обеими руками, и глядя мне в глаза, выдыхает:

— Это правда, — и мягко прижимает свои губы к моим.

В этот момент мои глаза закрываются сами собой, и я чувствую себя целой, как никогда в жизни. Это не просто поцелуй, а коммуникация, наивысшая точка всех лет гонений и наигранной ненависти.

Иногда ты можешь быть настолько глубоко увлечён каким-нибудь человеком, что единственный способ справиться с этим — проявить жестокость к нему, чтобы оттолкнуть.

Его губы исследуют мои, а мои губы сливаются с его. Он пьёт меня, и пальцы Роба трепетно перемещаются по моему лицу. Одним настойчивым движением языка мужчина проникает в мой рот, но через секунду пропадает. Его нет, и ощущение целостности пропадает. Словно до этого момента я никогда не знала, что мне нужно в жизни — это Роберт. Мой детский мучитель. Брат моей лучшей подруги. Тот, кого я должна презирать.