Привести в исполнение

– На какой – не помню, частным образом делали, без регистрации, а кузов незнакомый человек уступил… Говорит, для себя взял, да не пригодился, а деньги нужны…

– И двигатель он тебе уступил? И резину? И мост? И все с этой машины? – Сергеев поднял и ткнул в лицо Султану снимок, на котором незнакомец важничал у «Волги». – Вот посмотри, что сделали с хозяином!

Он ткнул еще одну фотографию, но Идримов закрыл глаза.

– А хочешь – я тебе и других покажу! Полюбуйся, что твои дружки с людьми творили!

Если бы можно было никогда не открывать глаз и не возвращаться в столь неожиданно и страшно изменившийся мир!

– Не знаю я ничего, детьми клянусь, не знаю!

– А мы знаем! За десять штук купил «Волгу»! Сказать у кого? Скажу немного позже! А ты пока поясни: знал, что на машине кровь? Или догадывался?

– Клянусь аллахом: кузов купил, больше ничего не знаю.

– Тогда поедешь с нами! Скупка заведомо краденого у тебя уже есть. А там, может, и на соучастие в убийствах раскрутишься!

Идримов обессиленно откинулся на подушку. Через несколько минут Сергеев и Попов погрузили его на носилки и вынесли в белый санитарный фургон. Совсем не так Султан предполагал покинуть региональный травматологический центр.

Белый санитарный фургон принадлежал спецгруппе «Финал» и предыдущей ночью использовался по прямому назначению. Исполняли Одинцова – насильника и убийцу. Операция прошла без осложнений, если не считать того, что всю дорогу от Степнянска до Тиходонска Одинцов монотонно выл, утробно и страшно. У Попова даже разболелась голова. Неоднократные команды заткнуться смертник оставлял без внимания так же, как угрозы Сергеева вставить кляп. Впрочем, кляп вою не помеха, поэтому угрозу так и не исполнили.

– Подумаешь, – сказал Шитов, когда Попов в «уголке» попросил у врача таблетку от головной боли. – Надо было открыть камеру и отмудохать его до потери пульса…

– Что я, сюда таблетки беру? – Буренко пожал плечами и замолчал, хотя было видно, что ему хочется продолжить фразу. В короткой борьбе победила пропитанная сарказмом половина натуры доктора. – Здесь все болячки вот кто вылечивает! – Врач указал кивком головы и отвернулся. Ромов недовольно закряхтел, а Шитов громко захохотал, выпустив из рук ненамотанный еще край черного брезента.

– Чего ты ржешь! – неожиданно взорвался Сергеев. – Ты что, на дискотеке? Надо же совесть иметь!

Викентьев успокаивающе похлопал его по руке.

– Номера пять и шесть, – холодно и властно произнес руководитель группы, и атмосфера в сыром подвале сразу построжала. – Работайте в соответствии со своими функциональными обязанностями! Смешки, шутки и анекдоты – в нерабочее время! Это и вас касается, доктор!

Шитов поспешно домотал брезент, затянул ремни.

– Раз, два… – Они с Сивцевым подхватили сверток и, пыхтя, потащили по лестнице – это был самый неудобный участок. Лишь уложив груз на носилки в белом фургоне, сержанты перевели дух и обменялись впечатлениями.

– Вот дела! – Шитов зажал ноздрю и, чуть отвернувшись, высморкался. – Они мозги вышибают, а мне надо совесть иметь! А чего я сделал? Этому все равно, – он ткнул ногой брезентовый сверток. – Да и они не шибко плачут…

– А я так вообще ни при чем, – пожаловался Сивцев. – За что Кулак на меня полкана спустил?

Обиженные сержанты вообще не пошли в диспетчерскую, а там за двумя бутылками водки происшедший инцидент подвергся тщательному разбору.

– Правильно Сашенька замечание сделал, – хрустя домашним огурцом, сказал Иван Алексеевич. – Для шуток надо знать время и место. Только я вам скажу, что здесь и Николай наш Васильевич виноват.

– Да я просто пошутил, – оправдывающимся тоном начал Буренко. – Воспитанный человек мог улыбнуться… Но этот парень настолько толстокожий, что просто не понимает, как можно себя вести…

– А может, в этой толстокожести и есть его счастье? – неожиданно спросил Попов, хотя вовсе не собирался вступать в разговор. – Разве исполнять расстрел годятся тонкокожие? Воспитанные, начитанные, интеллигентные люди?

Наступила тишина. Приготовившийся разливать Наполеон отставил бутылку. Недобро покосился прокурор, с интересом смотрел Буренко. Лица Сергеева и Викентьева, как всегда, были непроницаемы.

– Это ты зря, Валерочка, – урезонивающе произнес Ромов. – Посмотри на нас всех… И начитанные, возьми хотя бы доктора, хоть Михайлыча… У меня уже глаза плохие, но газеты – от корки до корки… Да и сам ты разве мало читаешь?

– Много, аксакал, – разомлевший от водки Попов не мог остановиться. – Я даже вычитал главный довод против расстрела. Знаете какой?

Попов сам протянул руку к бутылке, разлил по стаканам, поднял свой.

– Ну, будем!

Подождав остальных, выпил, понюхал хлеб, закусил огурцом.

– Знаете какой? – повторил он, обводя взглядом настороженно ожидающих коллег. – Очень простой. В момент исполнения исполнитель переступает грань, запретную для любого человека. За нарушение этой грани и расстреливают преступника. А в момент расстрела исполнитель официально становится с ним на одну доску. Но официально. О-фи-ци-аль-но! – по слогам произнес Попов, назидательно подняв палец. – Но это дела не меняет. Общество избавилось от одного убийцы, но приобрело другого. Да еще профессионального, делающего это многократно.

Попов посмотрел на покрывающееся пятнами лицо первого номера и отыграл назад.

– Вот такое в книжках пишут. Не знаю – правильно, нет…

– Да глупости все это! – грубым голосом сказал первый номер. – Выходит, я убийца. А вы все соучастники?! А судья, вынесший приговор? А кассационный суд? А Президиум? Выходит, все убийцы? – Он перестал сдерживаться и почти кричал. – Давай не будем казнить Удава, Лесухина, Учителя, давай в задницу их целовать! Кто только пишет такую ерунду?!

– Да разное пишут. Одни против смертной казни – они свое доказывают, другие – за, они с первыми спорят. Есть профессор, он в свое время руководил судебной коллегией и, видно, немало расстрельных приговоров вынес, так он предлагает исполнение сделать гласным: в присутствии журналистов, адвокатов, представителей общественности… Чтоб все ясно и понятно и не ходили слухи про урановые рудники…

– Тоже глупость! – непримиримо отрезал Ромов. – Зачем из этого представление устраивать? Это ведь не театр!

– Валера же объяснил, аксакал. Чтобы все знали: приговор исполняется, никаких замен рудниками. Для гласности, одним словом.

Сергеев разглядывал Ивана Алексеевича в упор и едва заметно улыбался какой-то неопределенной улыбкой.

– А я говорю – глупость! Ну, посуди сам – кто тогда согласится приговор исполнять? Может, еще по телевизору показывать?!

– А чего стыдиться? – с той же странной полуулыбкой продолжал майор. – Закон ведь исполняем! В крайнем случае, маску надеть. Или колпак с прорезями…