Признание
Шрифт:
– Я надеялся на доверие, которое бывает у молодой девушки и любви всей его жизни. Доверие, которое бывает у супругов после пятидесяти лет совместной жизни. Доверие, что успокаивает тебя и бережет, когда находишься в самых темных уголках этого мира.
Мне ничего не нужно делать, чтобы выразить свое недоверие. Он должно быть шутит.
– Конечно же я знал, что у нас этого нет. И возможно никогда не будет. Но это не значит, что я перестал надеяться, Лилли, что в один прекрасный день мы сможем. Я видел, что ситуация меняется.
– А затем через несколько дней ты застала меня с...Анжеликой, -
– Я был в ярости. Не на тебя. На себя. Я был вне себя за то, что был так неосторожен, за то, что был так бестактен, за то, что был таким чертовски слабым. Мне не нужна была она, когда у меня была ты.
Он снова смеется надо мной.
– Но старые привычки проходят с трудом. Помнишь пословицу про старую собаку? Старую собаку новым трюкам не обучишь. Понадобится время, чтобы справиться с этим.
– Я знал, что это ты, когда услышал шум за окном. Кто еще это мог быть? А когда пришел в твою комнату, ты лежала в кровати. Я знал, что ты пыталась меня обмануть.
Из его горла вырывается рычание. Я неловко двигаюсь под его неожиданно-тяжелым взглядом.
– Чему я не был рад. Я пытался сдержать ярость, но я знал, что если я притворюсь, что не знаю, что ты сделала, мы бы оба выглядели дураками. Я был готов уйти из твоей комнаты, но вдруг заметил следы на полу. В этот момент у меня не оставалось выбора, как наказать тебя. Я не мог проигнорировать их.
– Но ты помнишь, что я сказал дальше? Что с этого момента, каждый раз, когда я вижу тебя, я хочу тебя на руках и коленях? Я пожалел о тех словах. На следующее утро, когда я уехал, я весь день мечтал забрать их обратно. Поэтому, когда я вернулся, у меня не вызвало сомнений твое неподчинение.
– Ты игнорировал меня, - говорю я.
– Я пытался сохранить лицо, - вздыхает он.
– Я не мог смотреть, как ты покачнешься от моих требований. От этого я стал слабым. Больше всего я ненавижу слабость.
– Но так ты похож на человека, - шепчу я.
– Возможно. Но тогда я не был готов показать тебе ту сторону себя.
Он поворачивается, смотрит на меня и идет прямо вперед. При этом его глаза прикованы ко мне. Я не прерываю контакт, как бы мне этого не хотелось.
То, что он делает дальше, застает меня врасплох. Он падает на колени и берет мою руку.
– Но сейчас я готов, - шепчет он.
Я моргаю сквозь слезы. Я плачу? Почему? Я никогда не была слишком сентиментальной.
Но от слов Стоунхарта во мне бушуют непонятные эмоции. Увидев его на коленях, меня охватывает благоговением.
– Ты можешь спросить у меня всё, что захочешь, - говорит он мне.
– Но сначала позволь мне закончить мою историю.
Я молча киваю с трудом примирившись с тем, что происходит со Стоунхартом.
Он встает и снова начинает расхаживать по комнате.
– Две недели были самыми долгими в моей жизни. Чертова поездка обязательно должна была случиться в тот момент, когда мы начали прогрессировать. Я волновался, что за это время мы растеряем прогресс. Но не только это беспокоило меня. Не прошло и дня, как я начал скучать по тебе. Ты стала моим наркотиком. Я пристрастился к тебе, Лилли. Всю поездку я был сам не свой. Я принимал плохие решения. Даже мои коллеги заметили
это. А всё потому, что я не мог выкинуть тебя из головы. Сотни раз я боролся с тем, чтобы не сесть в самолет и не прилететь домой к тебе. Сотни раз я хотел улететь обратно, чтобы просто обнять тебя. Ни одна женщина никогда не производила на меня такого сильного влияния.Я смотрю на него в недоумении. Я не знаю, что сказать.
– Приземлившись в тот день в Калифорнии, мое самообладание полетело ко всем чертям. Я так долго ждал, чтобы увидеть тебя. Я помчался домой. Сердце при этом так бешено колотилось. Я был готов извиниться за то, как я обращался с тобой, за то, что сделал с тобой, готов был признаться в чувствах, но нашел тебя...
– Спящей, - шепчу я.
– Да, - говорит он.
– Спящей.
Мы молчим. Через минуту Стоунхарт снова начинает говорить.
– Ты представить себе не можешь, как я был разочарован. Я понял, что те чувства, что я питал к тебе, были односторонними. Я чувствовал себя бессильным. Всё это иллюзия. Никакой взаимности. Ты не хотела видеть меня.
Я сглатываю. Таким ли я хотела видеть Стоунхарта?
– Я думал, может быть, ты проснешься. Я думал, может быть, мне стоит подождать. Но минуты тянулись, и ярость съедала меня изнутри. Я злился на то, что был таким слабым. На те чувства, что росли внутри меня.
– Я был неправ. Ничего не изменилось. Стало только еше хуже. После двух недель, как я и боялся, мы растеряли весь прогресс.
– Я не хотел терять тебя. Но я чувствовал, что ты ускользаешь из моих пальцев. Поэтому я сделал единственное, что я мог, Лилли. Наблюдал за тобой. Я должен был, Лилли, разве ты не видишь? Я должен был сделать это. Должен. Ты не оставила мне выбора. Должен..., - он отводит взгляд.
– Я должен был оставить тебя в темноте.
Он откашливается. Дальше он говорит шепотом.
– Когда ты находишься в темноте с ошейником, я знаю, что ты в безопасности.
Он поднимает руку, чтобы остановить меня от возражений.
– Я знаю, как это звучит. Мне даже страшно подумать, каким монстром я выгляжу в твоих глазах. Я знаю, что был менее, чем добр к тебе, Лилли. Ты заслуживаешь лучшего. Лучше, чем то, что я давал тебе. Но некоторые вещи..., - он тяжело выдыхает.
– Некоторые вещи продвинулись настолько далеко, что ты даже не знаешь.
Он сидит и смотрит на меня.
– Знаю, извинения вышли ужасными, но это всё, что я могу дать тебе сейчас.
Наши глаза встречаются. За темнотой, что поглощает его, я вижу бурные эмоции. Интересно, отражается ли тоже самое на моем лице. Потому что это признание вскружило мне голову.
Он поднимается.
– Рейс завтра в десять, - говорит он.
– Роза разбудит тебя раньше восьми. Она упакует твои вещи.
Он подходит ко мне и протягивает руку, чтобы взять мою. Я не двигаюсь. Я как будто приросла к месту.
Он целует мою руку.
– Спокойной ночи, Лилли-цветочек, - выдыхает он.
– И с Рождеством. Я надеюсь с завтрашнего дня мы сможем начать новую главу в нашей жизни.
Не говоря ни слова, он поворачивается и выходит из комнаты, оставляя меня с ощущением, будто меня переехал десятитонный грузовик.