Прокаженный из приюта Святого Жиля

Юноша, шурша, повернулся на ложе из сена, чихнул, ибо пыль защекотала ему ноздри, и спешно подавил следующий позыв чихнуть. Прелестную, однако, картину будет он являть собою — чучело, противопоставившее себя королевскому барону и бросившее ему в лицо вызов, но никаких других идей у Йоселина не было. С удрученно-почитательной миной он мысленно поклонился Симону, желавшему другу только добра и предложившему ему лежать тут, словно зайцу в норе, пока не минет опасность.

Йоселин не имел возможности узнать, который час, но, отворив с осторожностью дверь и выглянув в сад, юноша всем сердцем обрадовался густой ночной тьме. Мертвая тишина была меньше на руку: колышащий кусты ветерок заглушил бы случайный опрометчивый шаг, а тьма за пределами укрывавших его высоких стен слегка рассеивалась. Но вопрос стоял так: сейчас или никогда. Беглец поднял задвижку калитки и выскользнул наружу, затем начал продвигаться вдоль стены, огораживавшей сад епископа, ощупывая ее рукой. Узкая полоса деревьев и пешеходная тропинка, отделявшая дом от соседних, привели юношу к обочине дороги. Там он сделал остановку и, прислушавшись, нашел, что все тихо. Но, судя по слабому свету над открытой дорогой, до зари оставалось меньше, чем хотелось бы Йоселину. Лучше поторопиться.

Он рванулся вперед через открытое пространство, ступая легко, несмотря на размеры своего тела, и уже почти что достиг покрытой травой обочины на противоположной стороне дороги, когда под ногой у него с резким коротким скрежетом крутанулся камешек. Где-то ближе к городу раздалось громкое восклицание, на него приглушенным вскриком ответил еще один голос, и послышался топот ног, бегущих в сторону Йоселина. Все дороги из города по-прежнему охранялись стражей. Юноша стрелой понесся вперед, вниз по крутому, покрытому травой склону, спускавшемуся к мельничному лотку, но тут же, оглянувшись, нырнул в кусты, ибо снизу, точно эхо, прозвучал новый крик. Этот путь был перекрыт тоже. Два отряда, прочесывавшие эту местность, как раз находились у подножия склона и теперь спешили наверх, чтобы схватить беглеца.

Никто из них его пока не увидел, однако оставалась единственная надежда не попасться — как можно скорее оторваться от погони на предельное расстояние. Это означало, что надо выбраться на дорогу: там он мог рассчитывать превзойти преследователей в быстроте бега. Йоселин торопливо вскарабкался обратно и помчался, будто олень, по направлению к приюту Святого Жиля, держась обочины. За собой он услышал голоса тех, что были в долине и теперь оповещали о нем товарищей, услыхал и ответный крик:

— Вор объявился! Подымайтесь!

Двое стражников тяжело бежали за ним, но юноша имел большой выигрыш в расстоянии и не сомневался, что сумеет уйти и найдет куда забиться до следующего поста — они наверняка стояли на всех дорогах. Но в ту же минуту он услышал звук, от которого кровь в жилах похолодела: внезапный цокот копыт о твердую насыпь — двое других преследовавших его дозорных были на лошадях.

— За ним! Он хочет свернуть, догоните его! — проревел один из бегущих.

Всадники поскакали за ним легким галопом, и у юноши не оставалось надежды ни уйти от них, ни долго водить за нос всех четверых, если он и вправду свернет здесь в сторону. Продолжая свой неистовый бег, он достиг приюта Святого Жиля и дико огляделся по сторонам в поисках какого-либо укрытия, но ничего не нашел. Слева от него возвышался поросший травою склон — там плетень и кладбищенская стена. Погоня сделалась победоносно громкой, хотя приблизилась еще не вплотную. Изгиб дороги не позволял преследователям увидеть беглеца.

Неожиданно из тьмы, окружавшей стену, послышался тихий, но повелительный голос, позвавший его:

— Сюда! Быстро!

Услыхав приглашение, Йоселин непроизвольно метнулся в ту сторону и, задыхаясь, чуть не упал на вершине склона. Протянувшаяся к юноше рука крепко схватила его и удержала. Высокая худая фигура в необъятном темном плаще, поднявшись с земли, спешно прорывала тоннель в копне сохнувшей зелени в углу у стены.

— Сюда! — сказал тот же бесцветный голос. — Прячься здесь!

Йоселин нырнул в копну головой вперед и быстро забросал себя травою со всех сторон. Он ощутил, что старик уселся на землю, расправил свой плащ и прижался костлявой спиною к копне. Даже сквозь рубаху, плащ и траву чувствовалось, как длинен и прям позвоночник у незнакомца. Безусловно, старый; безусловно, мужчина. Тихий голос, приглушенный тканью, мог принадлежать существу любого пола, однако вжатые в копну и упиравшиеся в тело Йоселина плечи были такими же широкими, как и его собственные. Отведя руку назад, человек стиснул колено юноши, повелевая застыть. Йоселин мгновенно покорился и замер. Спрятавший его старик пребывал в какой-то особой, свойственной только ему неподвижности: на сердце и на душе у Йоселина стало легче от этого благотворного, заразительного покоя.

Преследователи уже подъезжали. Юноша услышал, как приблизился стук копыт, как вдруг резко подняли на дыбы переднюю лошадь — так, что она заскользила копытами по гравию. Йоселин подумал, что сидевший у стены наблюдатель не остался незамеченным: предрассветный сумрак уже позволял видеть и человеческую фигуру, и прямой участок дороги впереди — явно пустынный. Было слышно, как один из всадников спешился. Йоселин затаил дыхание в уверенности, что стражник собирается влезть на склон.

— Нечистое место! — издал предостерегающий возглас старик и громко застучал крышкой о деревянный ободок своей кружки. Наступила настороженная тишина. Карабкавшийся вверх стражник остановился.

Внизу, на дороге, второй человек рассмеялся:

— Он должен быть сумасшедшим, чтобы променять даже темницу на лепрозорий. — Стражник повысил голос: у старого и больного человека наверняка также плохо со слухом. — Послушай, приятель! Мы гонимся за негодяем, которого разыскивают по обвинению в воровстве. Он направился в эту сторону. Может ты видел его?

— Нет, — произнес старик. Помимо того что его голос звучал глухо из-за покрывала, прокаженный еще и медленно выговаривал слова, как будто речь давалась ему с трудом, но, в силу терпения и старания, с его губ слетали четкие звуки. — Я не видел вора.

— Как долго ты сидишь здесь? Ты видел, чтоб кто-нибудь проходил мимо?

— Всю ночь, — с напряжением ответил голос. — И никто не проходил мимо.

Судя по звукам, двое пеших к этому времени присоединились к всадникам, и они все вчетвером некоторое время тихо совещались.

— Он, наверное, юркнул в сторону, под деревья, и пустился обратно, — сказал один из стражников. — Поворачивайте и идите вдоль правого края дороги. Мы доедем до заставы и проверим, не прокрался ли он туда незаметно, а потом вернемся и отправимся по левой стороне.

Лошади вновь взвились, ударили о землю копытами и пошли рысью. Двое пеших, по-видимому, повернули и тронулись в путь вдоль деревьев, обшаривая кусты в поисках своей жертвы. Вскоре наступила долгая тишина, которую Йоселин боялся нарушить.

— Вытянись и устройся удобнее, — произнес наконец старик, не поворачивая головы. — Нам еще нельзя уходить отсюда.

— У меня есть дело, которое мне надо выполнить, — сказал Йоселин, наклоняясь поближе к закрытому капюшоном уху, чтобы быть точно услышанным. — Бог свидетель, я от всей души благодарю тебя за это убежище, но мне необходимо как-то добраться до монастыря, покуда не рассвело, или та свобода, которую ты мне сохранил, не будет ничего стоить. Мне нужно сделать там кое-что ради другого человека.

— Что же? — ровным голосом спросил старик.

— Предотвратить, если удастся, ту свадьбу, которую собрались играть сегодня.

— А! — протянул натруженный голос. — Для чего? Да и каким образом? Пока что тебе нельзя покидать это место: они поедут назад и, когда вернутся, должны увидеть все то же самое — старика прокаженного, предпочитающего ночь под звездами крову приюта, ничего больше. — Трава в копне зашелестела: быть может, ее неподвижность нарушил легкий вздох. — Ты понял, что здесь за место? Боишься проказы, мальчик?

— Нет, — сказал Йоселин, но тут же дрогнул и передумал. — Да! Боялся, то есть считал, что боюсь. Сейчас я уже не знаю. Знаю только, что больше всего боюсь потерпеть неудачу в деле, которое мне надлежит совершить.

— У нас есть время, — отозвался старик. — Если желаешь рассказать мне, я слушаю.

Только на такого вот случайного встречного, мгновенно завоевавшего симпатию и доверие, мог Йоселин сбросить тяготивший его душу груз. Внезапно юноше показалось совершенно естественным делом поведать старику все без утайки, ничего не скрыв ни о своей горькой любви, ни о том, как дурно с ним обошлись, ни о том, насколько более жестоко поступили с Иветой. Посредине рассказа властная рука вновь сжала его колено, требуя неподвижности и молчания — до тех пор, пока двое всадников не проедут обратно в сторону города. Когда же они скрылись из виду и последний отзвук стучащих по дороге копыт растаял вдали, Йоселин возобновил рассказ, как будто нить его никогда и не прерывалась.