Проклятие Ильича

А даст это что-то? Ведь эти сволочи не сами по себе, за ними вся страна стоит. Не хотят люди стоять часами в очередях и покупать наборы продуктовые. Не хотят в колбасных электричках ездить в Москву за продуктами. Не хотят переплачивать спекулянтам по сто рублей за джинсы и сотни и сотни рублей, чтобы купить хреновый гарнитур. Не хотят десять лет стоять в очередь на машину. Какую бы лапшу про капитализм не сказали сейчас советскому гражданину, он это с радостью проглотит. Оттуда люди везут дефицит, те же телевизоры и видеомагнитофоны, оттуда подпольно приходят замечательные боевики на видеокассетах. И оттуда «Голос Америки» и прочие голоса рассказывают о счастливой жизни.

И кремлёвские старцы не хотят жить как прежде, не устраивает их казённая дача и двухсотая секция ГУМа. Нужны деньги, дорогие тачки, дачи на Лазурном берегу. Никто в СССР не хочет жить по-старому. И ведь эти старцы не понимают этого. Неужели бы СССР не смог решить проблему джинсов, если бы всей страной навалился? Да построили бы сотни заводов по переработке хлопка, сотни заводов по шитью джинсов и обрушили бы мировой рынок, разорили и «Монтану» и «Леви Страус». Но нет. Не говорит никто Андропову, что джинсы сейчас — главное оружие америкосов, а не ракеты, что они сегодня или завтра, но точно в этом году, разместят в Европе. Идти на приём к Андропову?

Смешно. Не посадят даже в дурку. Просто не допустят. Он всего лишь девятнадцатилетний пацан. Хоть и мажор.

Глава 11

Марьяна Ильинична

Событие двадцать седьмое

Человек человеку глаз не выклюет. Но подбить — подобьет. Янина Ипохорская

Лестница вела вглубь подземелья, и нежелание спускаться туда было чуть слабее, чем нежелание оставаться снаружи. Когда люк над головой с грохотом захлопнулся, отсекая дневной свет, стало темно. Ещё и воняло. К тому же было влажно и узко. В общем, Марьяна Ильинична в полной мере прочувствовала, в какую задницу занесла её жизнь.

Глаза привыкали к темноте долго. Левина подумала было попытаться зажечь огонь, но побоялась устроить апокалипсис в отдельно взятом подземелье. Опять же, хуже запаха дерьма — только запах палёного дерьма, а обоняние и так молило о пощаде или хотя бы длительном коронавирусе.

Мрачно следуя за спутниками, юная пенсионерка старалась дышать, думать и смотреть по сторонам пореже, чтобы не травмировать свою внезапно оказавшуюся нежной психику. Ну и корзину к себе покрепче прижимала, чтоб не уронить ненароком.

Казалось бы, переместилась в волшебный мир да в молодое тело. Радуйся! Но тело было слабое, маленькое и тщедушное. А мир — примерно таким, каким она и представляла себе реальное, а не открыточное средневековье. Не хватало только чумы и мышей в помпезных причёсках, но интуиция оптимистично подсказывала, что всё ещё впереди. Ещё и голова чесалась так, что хоть скальп снимай.

В общем, вариант сгореть на костре, казавшийся ранее откровенно неприемлемый, теперь внезапно обрёл и некоторые плюсы.

Шли молча. Мордоворот регулярно шмыгал носом, то ли по привычке, то ли от нахлынувшего счастья. Наружу вышли, когда солнце уже уверенно освещало густой лиственный лес. Стояла ранняя осень, среди зелёных крон пробивалась желтизна, как седые волоски в бороде — не успеешь оглянуться, как их уже больше прочих.

Небо виднелось лишь небольшими клочками и дождя вроде не обещало. Ярко-синие пятна контрастировали с сочно-зелёными и насыщенно-жёлтыми. Этот цветовой калейдоскоп неожиданно придал сил и поднял настроение. Для ранней осени было слишком зябко, но от прохлады воздух казался пронзительно свежим. Кроме того, в лесу не воняло, и Марьяна Ильинична сначала испугалась, что вдруг потеряла обоняние, и только потом различила тонкий запах лесной почвы с оттенком палой листвы, и яркий — своего немытого тела. Желание помыться накрыло с головой.

Дукуна тем временем притормозила и воззрилась на здоровяка, а потом бесцеремонно задрала тому грязную рубаху и впечатала ладонь в живот. Тот кхекнул, ойкнул и чуть согнулся, выпучив глаза. Живот засветился, а целительница довольно кивнула.

Бугай разогнулся и внезапно ласково улыбнулся ведьме. Честное слово, лучше б он этого не делал. Не всегда от улыбки станет всем светлей, а радуга может не проснуться, а эвакуироваться в другое измерение.

— Ведьма, а коли ты в лечении так искусна, обождёшь, может, полчасика тут, я приведу к тебе нуждающихся. За плату, разумеется… — пробасил мордоворот, потирая живот. — Отпустило-то как, ей-богу — будто заново родился.

— Камни у тебя в почках, мил человек. Солёного жри поменьше, а от горькой и вовсе откажись. А что до дружков твоих — разболтают же.

— Матерью клянусь, что ни слова никто не скажет. Что ты, ведьма, уж мы-то люд разумный, понимаем, что без колдунов никуда. Видят небеса, салахи ещё возьмут над нами верх. Они-то своих колдунов не сжигают…

— Истину глаголишь, — вздохнула ведьма. — Ну, веди. Только ещё троих, не более того. Не потяну я, старая совсем стала рухлядь.

— Я потяну. Одного, — неожиданно пискляво добавил Дхок. — Но за деньги.

— Вот и славно, — пожевала губами старушка. — А тебя долечу последнего. Чтоб не баловал.

— Со всем нашим разумением! — обрадовался мордоворот и исчез в тайном лазу, из которого появились беглецы.

— Не зря ли? — обеспокоенно спросила Марьяна Ильинична. — Сначала дружков приведёт лечиться, а потом сдаст…

— Энтот? Не сдаст. Разбойник же. Энто люди с понятиями и должным к закону презрением. Знают они, что законы пишутся исключительно для того, чтоб достойному человеку было чем зад подтереть. Как ни глянь, а мытарей на костре хоть и не жгут, а до старости всё одно ни один пока не дожил. А ты молодец, девка, что огня своего не показала. Иначе б кто нас отпустил. Взяли бы тебя в оборот. Дар-то редчайший, чай, таких на весь мир осталось… хотя… кто их знает, сколько их там в Салахском эмирате.

— Так, может, нам туда направиться? — предложила Левина. — Раз там колдунов не жгут.

— Может, и туда… Привечать-то колдунов привечают, да бабы мы с тобой. Что тут колдун, что в Салахе баба — хрен редьки не слаще. Вот и думай — без какой ноги лучше жить. Я-то ладно, кому старуха сдалась. А вот тебе несладко придётся. Бабам в Салахе языки-то сразу вырезают, чтоб, знамо, не трепались лишнего.

Марьяна Ильинична от такой перспективы едва не вспыхнула самым натуральным образом. Плакали бы тогда мышами проеденный лапсердак и капор из дохлой псины. Чудом удержалась. Смотрела на ведьму дикими глазами, а та лишь горько усмехнулась:

— Дык не только язык-то вырезают, Марьянушка. Так что обождём покамест в Салах бежать. Авось и туточки умостимся на краю каком.

Дхок всё это время молчал, исподлобья глядя на спутниц. На свету синие его глаза казались фиалковыми, и длиннющие ресницы бросали на них загадочную тень.

— Давно у тебя дар открылся-то? — перевела на него взгляд старуха.

— Намедни, — коротко ответил он и замолчал, показывая, что ничего добавлять не будет.

Из лаза родились разбойники. Крупноваты они были для такого узкого пространства, но ничего, сдюжили, ни один не застрял в проходе. Предстали перед целительницей вчетвером. Здоровенный, щуплый, толстый, лысый и масляный. Последний Марьяне Ильиничне меньше всего понравился. Он прошёлся по ней таким взглядом, будто и раздел, и отымел, и товарищам на потеху отдал. И всё в нём было какое-то сальное — и взгляд, и зачёсанные назад волосы, и кафтан.