Проклятие Ильича
Шрифт:
Марьяна Ильинична подавила инстинктивное желание отступить назад и спрятаться за спину ведьмы. Рука непроизвольно сжалась в поисках то ли ядра, чтоб метнуть, то ли ручки чугунной сковородки, чтоб огреть хорошенько. Такого масляного только сковородкой и лупасить — потом на ней хоть блины жарь, хоть оладушки.
Сально улыбнувшись, масляный шагнул было в сторону юной пенсионерки, но был остановлен скрипучим голосом и морщинистой рукой.
— А туточки у нас целый букет… Небось, зелёным с конца уже капает, а всё туда же. Сорок ресехов за этого, — объявила целительница.
— Совсем из ума выжила, старая? — возмущённо затряс щеками толстяк.
—
Марьяна Ильинична не удержалась и фыркнула. Посмотрите, какой Казанова, может позволить, чтобы у него с конца не капало. Вот уж всем достижениям достижение.
Ядрить кадрить твою налево, Владимира Ильича на них нет!
— Ты зенки-то на неё не лупай, — кряхтя посоветовала старуха, пока лечебный свет блуждал по телу масляного. — А то проклянёт так, что на бабу и не подымется больше, токмест на овцу какую али корову. Суровая девка, хоть вид у неё и блаженный.
Пациент тут же поскучнел, расплатился без торга и больше своим липким вниманием не докучал.
— А оно, может, и не плохо, а, Себац? Овец-то вон сколько, чай, найдёшь наконец любовь всей жизни-то? — заржал вдруг щуплый, обращая на себя внимание целительницы. — Голова у меня так болит иной раз, что хоть сам к держимордам иди сдавайся. Чтоб рубанули, значит, и кончились на том мои мучения.
— Мигрени… — понятливо протянула старуха и наложила щуплому руки на виски.
Ей пришлось даже на цыпочки для этого встать, и её тело оказалось неожиданно подвижным.
— Пятьдесят ресехов, коли навсегда убирать. Тридцать — года на три.
— Хах… можно подумать, проживу я дольше, — махнул рукой щуплый. — Давай на три.
Его голова засветилась, а сквозь глаза вдруг полилось колдовское сияние, и зрелище это пробрало настолько, что больше балагурить никто не стал. Толстяка беспокоил живот, и целительница потратила на него, пожалуй, больше всего времени, но денег взяла немного. Последним вылечила мордоворота — у него засветился пах.
Что там было у лысого — Марьяна так и не поняла. От прикосновения Дхока он целиком вспыхнул, но скрючился так, будто ему ногой поддали под самое нежное место.
Старуха собрала плату, оглядела всех пятерых и сказала:
— Коли завтра решите инквизиции нас сдать, трижды подумайте. Коли нам на пятки будут церковники наступать, Ора вас проклянёт так, что нас вы не переживёте, а подыхать в таких же муках будете. Ясно вам, голубчики?
— Ой, ведьма, да что ты гоношишься, у нас и в мыслях такого не было, — фальшиво заверил масляный. — И потом, за колдуна всего пятьдесят ресехов дают, не настолько мы и нищие.
— Я предупредила, — тихо сказала старуха, и мелькнула в её взгляде такая исступленная решимость, что Марьяна Ильинична поверила в своё умение проклинать.
Событие двадцать восьмое
Все, что видим мы, видимость только одна.
Далеко от поверхности моря до дна.
Полагай несущественным явное в мире,
Ибо тайная сущность вещей не видна. Омар Хайям
Пёстрый осенний лес шумел и нашёптывал свои тайны. Воздух был кристально- прозрачным, а холод пробирался под клятый лапсердак, но Марьяна
Ильинична радовалась и ему. Дышалось легко. Молодое тело бодро шагало по лесной подстилке. Сразу чувствовалась близость города — ни коряги, ни валежник, ни хворост не мешали. Небось, на несколько километров вокруг горожане всё собрали. Шлось легко. Мешала только корзина с сухарями и сыром, отбивала бок.Но жаловаться Левина не привыкла. Шла себе спокойно и мечтала. Искупаться. Голова зудела немилосердно, и наконец Марьяна Ильинична решилась:
— Дукуна, а вы могли бы посмотреть, отчего голова у меня так чешется?
— Могла бы, отчего нет? — старуха остановилась и внимательно посмотрела на склоненную к ней макушку. — Дак вши у тебя!
Выдав такое заключение, старуха преспокойненько двинулась дальше в лес в одном ей известном направлении.
— А лечить? — возмутилась Марьяна Ильинична.
— Кого, вшей, штоль? Так они здоровы! Вон как бодро скачут, — ехидно ответила старуха.
Подавив тоску по чугунной сковородке, Левина сердито сказала:
— Это лечится! Называется педикулёз и лечится!
— Ну так лечи, коли знаешь как, сюдыть тебя через тудыть! — обрадовалась старуха и шагу не сбавила.
— Я не знаю как! — недовольно буркнула Марьяна Ильинична.
— Коли не разумеешь, тогдась и меня нечего учить, — ядовито фыркнула старуха.
Через несколько часов беглецы вышли к речке. Шумной, быстрой и неширокой, что бежала среди влажных чёрных камней, журча экологически чистыми водами.
— Переходить будем вброд, — вздохнула старуха. — Заодно и помоемся. А ты, Марьяна, как разденешься и реку перейдёшь — огонь свой выпусти, он вшей-то и повыжигает. Токмо отойди подальше от деревьев и пожитков, чтоб ничего не подпалить. Заодно и нас обогреешь. Уж, чай, с огневичкой под боком зады-то не отморозим.
Бывшие узники принялись раздеваться. Марьяна Ильинична с сомнением посмотрела на дырявый капор. Он выглядел прекрасным убежищем и для вшей, и для блох, и для прочих маленьких средневековых радостей. Можно и без него походить, но это днём, а ночью температура опускалась если не ниже ноля, то близко к нему. Странно, что деревья стояли ещё настолько зелёные. Но это не единственная странность. Как посмотришь — вроде лес как лес. А приглядишься — а он чужой. Непривычный, неродной. Ни берёзки тебе, ни осинки, ни даже заморской апельсинки.
Стащив с себя до отвращения грязную одежду и бельё, Марьяна Ильинична сложила всё аккуратной стопкой, подняла вместе с корзиной над головой и пошла на штурм речки. Только шагнула в студёную воду, как ногу свело от холода. Левина чуть не ухнула в экологически чистые воды вместе со скарбом. Чудом удержалась на другой ноге. А идти-то надо! Кое-как доковыляла до середины да провалилась по грудь. Бурный ледяной поток едва не сбивал с ног, кожа горела, и без того впалый живот вжался в позвоночник. Ещё два шага — и она вышла на другой берег. Стало будто жарко, и при этом мокрое тело щипал холодок.
Обернувшись на спутников, юная пенсионерка вдруг замерла, забыв про холод.
Дхок оказался девочкой. Обычной девочкой, ещё не вступившей в пубертат. Коротко обкорнанные волосы и взгляд исподлобья добавляли образу грубости, а мешковатые лохмотья скрывали тело. Но вот сейчас с мешком над головой через ручей, с трудом противостоя течению, шла обычная девчонка.
— Чего тебе? — буркнула она, заметив ошарашенный взгляд.
— Ты не мальчик! — удивлённо выдохнула Марьяна Ильинична.