Прометей раскованный

Черчилль со времени написания этого письма успел возглавить правительство, но взглядов пока не переменил. И если французы ожидали, что перед ними широко распахнутся двери лабораторий и им будут всемерно помогать военные власти, как то было во Франции, то они скоро убедились, что ничего похожего не предвидится. Коллеги встречали французов радушно, остальные косились: они бежали из Франции, так внезапно и позорно капитулировавшей, оставившей Британию одну сражаться с Германией, они несли на себе долю вины своей страны.

Халбан и Коварски прибыли в Англию в один из тяжелейших периодов войны. Вскоре они узнали, что это время — также и переломное в ядерных исследованиях. Фриш и Пайерлс закончили многократно переделываемый расчёт критической массы урана-235, то есть того минимального количества его, которое необходимо, чтобы произошёл взрыв.

Вывод Фриша и Пайерлса ошеломлял. Урановая бомба была не только теоретически возможна — она была и практически осуществима.

Халбан посетил Бирмингем, и Пайерлс показал ему свои расчёты.

— Доклад, который мы с Фришем написали, вызвал у англичан состояние психологического шока,— со смехом говорил Пайерлс Халбану.— Впечатление такое, как если бы взорвалась сама ядерная бомба.

Халбан с чувством восхищения и ужаса прочитал доклад Фриша и Пайерлса — три машинописные страницы расчётов и соображений.

Фриш, упустивший в своё время возможность предсказать цепную реакцию в уране, теперь с лихвой перекрывал своё упущение! Они с Пайерлсом приходили к страшному выводу: если взять чуть побольше килограмма урана-235, то он взорвётся, когда в нём появится всего один блуждающий нейтрон. И энергия взрыва испепелит целые города, отравит радиоактивными отходами огромные пространства...

— Жутко,— признался Халбан, возвращая доклад.— Но ваше страшилище — чистый уран-235. В природе его не существует. Разделение изотопов урана — сложнейшая задача.

Пайерлс пожал плечами:

— Это уже вопрос техники. Симон в Оксфорде пробует разделить изотопы урана при помощи пористых перегородок. Возможны и другие способы. Я не уверен, что немцы не найдут их раньше нас.

После некоторого молчания Халбан сказал:

— Группа Жолио и в изгнании продолжит поиски цепной реакции на медленных нейтронах. Нас интересует энергия, которую можно использовать в промышленности. Чистые изотопы и быстрые нейтроны — не наша сфера.

— Тогда не рассчитывайте на поддержку англичан,— предсказал Пайерлс.— В мире началась жестокая война лабораторий. В ней победят те, которые раньше овладеют реакцией на быстрых нейтронах.

Французы скоро убедились, что их коллега по изгнанию отлично знает положение в Англии. В Кембридже выделенный Халбану и Коварски штат помощников исчерпывался одним лаборантом. Новые алюминиевые канистры для тяжёлой воды в индустриальной Британии достать было труднее, чем в Норвегии. То, что в Коллеж де Франс можно было совершить за часы, здесь требовало недели.

Черчилля не интересовали новые источники энергии. Расчёты Фриша и Пайерлса, дружно поддержанные всеми крупными физиками Англии, подействовали и на него. Но теперь Черчиллю требовалась бомба, а не реакторы.

Халбан с Коварски всё же собрали примитивную установку — вращающуюся алюминиевую сферу, в которой порошок окиси урана находился во взвешенном состоянии в тяжёлой воде.

Но первые же эксперименты показали, что учёных вновь постигла неудача. Самоподдерживающаяся реакция не возникла. Для неё было нужно гораздо больше урана и не двести килограммов, а около трёх тонн тяжёлой воды. И если уран можно было раздобыть, переработав канадскую руду, то тяжёлую воду достать было неоткуда.

Французские учёные написали обстоятельный отчёт и в унынии ожидали закрытия своих работ.

Но тут произошёл неожиданный поворот событий. Работа Халбана и Коварски вдруг приобрела огромное военное значение.

В Калифорнийском институте в Беркли молодые физики Филипп Абельсон и Эдвин Макмиллан, а затем Глен Сиборг и помогавший ему Эмилио Сегре, ещё недавно «василиск» в кругу Ферми, открыли наконец два трансурановых элемента, которые уже столько раз торжественно объявлялись открытыми и столько раз опять «закрывались». И оказалось, что источником трансуранов является тот самый инертный уран-238, которого в природном уране ровно в 139 раз больше, чем активного урана-235.

Поглощая один нейтрон, уран-238 превращается в реальный трансуран нептуний. Нептуний живёт всего несколько дней и в свою очередь трансформируется в значительно более устойчивый элемент плутоний.

А относительно плутония было установлено, что он, как и уран-235, поглощая один нейтрон, распадается на два осколка, выбрасывая при этом в среднем три нейтрона.

Это означало, что плутоний так же годится для ядерной бомбы, как и уран-235. И источником плутония был тот реактор, с которым возились Халбан и Коварски и который до сих пор рассматривали лишь как возможный источник энергии.

Отчёт французов изучался в научных и правительственных кругах Англии. Один экземпляр направили Ферми и Сцилларду. Ферми не поверил, что Франция так далеко ушла вперёд. Он прислал список вопросов, просил подробно на всё ответить.

А генералы, с презрением взиравшие на «хлопотню сумасшедших итальяшек» и прочих «битых горшков», как в запальчивости назвал ядерщиков один высокопоставленный военный, вдруг со смятением убедились, что чуть не проворонили оружие, по мощи превосходящее всё, что они могли себе вообразить. Нужно было немедленно наверстать упущенное. Нужно было, срочно оторвав средства от завоевания африканских пустынь и тихоокеанских микроостровов, идти походом на новую страну — физику, покорить населявших её странных длинноволосых туземцев, которыми они так долго пренебрегали.

И если раньше генералы с досадой отмахивались от предупреждений, что в Германии учёные получают, возможно, такие же результаты, то теперь без ужаса не могли и подумать об этом. Ах, сколько же допущено промахов! Урановые рудники в Чехословакии — неповреждённые во власти немцев, в Бельгии немцы захватили тысячу тонн урановой руды, в их руках единственный в мире завод тяжёлой воды в Норвегии! Правда, французский разведчик Аллье под носом у гитлеровцев выхватил все накопленные запасы этого ценного военного материала. Но завод в Рьюкане продолжал работать. И он производил тяжёлой воды по-прежнему в сотни раз больше, чем все остальные предприятия мира, вместе взятые!

Черчилль срочно направил в Соединённые Штаты физика Маркуса Олифанта, чтобы тот проинформировал американцев о новых открытиях и перспективах.

Рузвельт в ответ послал в Англию двух своих физиков — Джорджа Пеграма и Гарольда Юри, того самого Юри, который десять лет назад открыл тяжёлую воду и был за то удостоен Нобелевской премии. Для президента и его окружения представлялись не столь важными научные отличия их посланцев — нобелевских лауреатов в войну в Соединённых Штатах скопилось немало,— сколько то, что они были чистокровные американцы, не эмигранты, придающие себе вес воплями, что Гитлер овладеет новым оружием раньше союзников. Рузвельт, несмотря на письмо Эйнштейна, всё же не очень доверял физикам-эмигрантам. Яростный скептицизм Черчилля передавался и ему. Не сразу он поверил и в крутой поворот Черчилля от насмешек к безоговорочному признанию. Он хотел, чтобы спокойные американцы, не беженцы с расстроенными нервами, представили ему спокойный доклад о возможностях урановых разработок.