Промышленный НЭП

Гардероб переполнен тяжелыми зимними пальто и потертыми кожанками. Повсюду слышались обрывки разговоров, упоминания «хозрасчетного эксперимента», «ревизионистских тенденций», «правого уклона».

Огромный зал с колоннами, некогда принадлежавший Благородному собранию, заполнился до отказа. В первых рядах расположились секретари райкомов, представители ЦК, руководители крупных идеологических учреждений.

Дальше активисты помельче: лекторы, пропагандисты, преподаватели марксизма-ленинизма. На возвышении за длинным столом, покрытым красным сукном, сидел президиум, строгие мужчины в темных костюмах с партийными значками на лацканах.

В центре президиума восседал профессор Тверитинов, заведующий кафедрой политэкономии Института красной профессуры, худощавый мужчина с аскетичным лицом и проницательными глазами за стеклами пенсне. Его гладко зачесанные назад волосы с проседью и безукоризненный костюм создавали образ интеллигента новой формации, выходца из рабочих, получившего образование уже при Советской власти.

Когда председательствующий предоставил ему слово, Тверитинов поднялся, поправил пенсне и окинул взглядом притихший зал.

— Товарищи! — Голос его звучал неожиданно звонко для такого худого человека. — Сегодня мы собрались, чтобы обсудить чрезвычайно тревожное явление в нашей экономической политике, так называемый «промышленный НЭП», активно внедряемый товарищем Красновым.

Тверитинов сделал паузу, отпил воды из стакана и продолжил с нарастающим пафосом:

— Что представляет собой этот эксперимент с идеологической точки зрения? Это не что иное, как попытка ревизии основополагающих принципов марксистско-ленинской экономической теории, подмена плановой социалистической экономики рыночной стихией, завуалированной наукообразными терминами!

По залу прокатился гул одобрения.

— Обратимся к классикам, — Тверитинов раскрыл лежавшую перед ним книгу. — Карл Маркс в «Капитале» писал: «Анархия общественного производства — вот что является смертным приговором буржуазному способу производства». А что предлагает товарищ Краснов? Внутреннюю конкуренцию между государственными предприятиями, хозрасчет, материальное стимулирование… Разве это не элементы той самой анархии производства, которую критиковал Маркс?

Тверитинов захлопнул книгу и повысил голос:

— В «Критике Готской программы» Маркс писал: «От каждого по способностям, каждому по труду». Но что означает этот принцип при социализме? Он означает распределение общественного продукта в интересах всего общества, а не стимулирование индивидуализма и стяжательства! А что делает система Краснова? Поощряет погоню за прибылью, возрождает буржуазное сознание, противопоставляет личный интерес общественному!

Зал взорвался аплодисментами. Тверитинов продолжал:

— Особую тревогу вызывает перенос этих капиталистических методов на сельское хозяйство. Мы только-только завершили коллективизацию, ликвидировали кулачество как класс, создали основы социалистического сельского хозяйства. И что теперь? Внедрение хозрасчета в колхозах, контрактная система вместо обязательных поставок, материальное стимулирование… Это прямой путь к возрождению кулачества в новой форме!

С задних рядов раздался выкрик:

— А как же экономические результаты? Производительность-то растет!

Тверитинов ухватился за реплику:

— Да, товарищи, временный рост производительности наблюдается. Но какой ценой? Ценой идеологических уступок, ценой возрождения мелкобуржуазной стихии, ценой подрыва социалистического сознания! Это классический пример правого уклона, когда временные экономические выгоды ставятся выше принципиальных идеологических позиций!

Он перешел к конкретным примерам «идеологического разложения» на экспериментальных предприятиях: рост индивидуализма среди рабочих, ослабление партийного контроля, появление «заводской аристократии» из числа высокооплачиваемых специалистов.

— И наконец, — Тверитинов сделал драматическую паузу, — особую тревогу вызывает активное привлечение иностранных специалистов. Под видом технических консультаций в нашу промышленность проникают буржуазные методы управления, чуждые социалистическому строительству. А ведь товарищ Сталин предупреждал нас об опасности иностранного влияния!

Завершил Тверитинов пламенным призывом:

— Товарищи! Эксперимент Краснова должен быть немедленно прекращен как идеологически вредный, как подрывающий основы социалистической экономики, как возрождающий капиталистические элементы! Наша партия всегда была непримирима к любым уклонам от генеральной линии, будь то левый троцкизм или правый оппортунизм. Не сделаем исключения и на этот раз!

Зал разразился овацией. Подавляющее большинство присутствующих восторженно аплодировали, вскочив с мест. Лишь немногие оставались сидеть с задумчивыми лицами.

В последних рядах незаметно расположился молодой человек в скромном костюме, сотрудник Краснова, направленный для наблюдения за активом. Он торопливо делал пометки в блокноте, фиксируя ключевые тезисы выступления и реакцию аудитории. Его лицо оставалось бесстрастным, но рука, сжимающая карандаш, выдавала внутреннее напряжение.

Когда первая волна выступлений закончилась, молодой человек незаметно выскользнул из зала и поспешил к телефону-автомату в фойе. Краснов должен немедленно узнать о масштабах идеологической атаки.

* * *

Редакция «Правды» на Тверской улице кипела активностью даже в поздний час. Сквозь мутные от табачного дыма стекла перегородок виднелись склоненные над столами фигуры. Трескотня пишущих машинок сливалась с гудением телефонов и стуком телеграфных аппаратов. Пахло типографской краской, махоркой и дешевым одеколоном.

В кабинете главного редактора Мехлиса шло бурное совещание. Лев Захарович, невысокий худощавый человек с острым взглядом и решительным подбородком, нервно расхаживал вдоль стола, заваленного гранками и вырезками. Вокруг расположились члены редколлегии — заведующие отделами и ведущие журналисты.

— Товарищи, — голос Мехлиса звучал резко, с металлическими нотками, — редакция получила важное идеологическое задание от товарища Кагановича. Необходимо подготовить серию материалов, разоблачающих правый уклон в экономике, связанный с экспериментом Краснова.

Он остановился, закурил и продолжил более размеренно:

— Наша задача не просто критика отдельных недостатков, а системный идеологический анализ. Мы должны показать, что «промышленный НЭП» это ревизия марксизма-ленинизма, шаг назад к капитализму, подрыв планового характера советской экономики.

Заведующий экономическим отделом Пилецкий, лысеющий мужчина средних лет с вечно усталым выражением лица, раскрыл папку с материалами:

— У нас есть данные о негативных явлениях на некоторых экспериментальных предприятиях. Рост индивидуализма среди рабочих, ослабление профсоюзной работы, факты «рвачества»…