Промышленный НЭП

— Николай Александрович, — ответил я, тщательно подбирая слова. — Я тоже предпочел бы честную борьбу. Но у нас нет выбора. Если «промышленный НЭП» будет свернут, страна продолжит движение по пути сверхцентрализации, которая приведет к колоссальным жертвам. Я знаю это.

Величковский понимающе кивнул. Он не знал о моем перемещении из будущего, но уловил серьезность моих намерений.

— Тогда действуйте, но с осторожностью. И помните об ограничениях. Некоторые грани переходить нельзя, если мы хотим сохранить моральное право на свой эксперимент.

— Согласен, — кивнул я. — Никаких физических методов воздействия, никаких необоснованных обвинений. Мы будем использовать только правду, пусть и неудобную для наших оппонентов.

Мышкин достал из портфеля еще одну папку:

— Теперь о конкретных шагах. Предлагаю начать с Шкуратова. Он наиболее уязвим и при этом имеет большое влияние в ЦКК. Нейтрализовав его, мы ослабим позиции Кагановича в комиссии.

— Как именно? — спросил я.

— У меня есть план, — Мышкин расстелил на столе схему. — Мы не будем напрямую шантажировать его. Это опасно и грубо. Вместо этого организуем «случайную» утечку информации о его даче и связях через третьих лиц. Пусть думает, что это исходит от конкурентов внутри партаппарата. Одновременно через наших людей дадим ему понять, что можем помочь замять скандал, если он займет более конструктивную позицию по отношению к нашему эксперименту.

План был хитроумным и не оставлял прямых следов, ведущих к нам. Я одобрительно кивнул:

— Хорошо. Кто займется реализацией?

— Я, — ответил Глушков. — У меня есть нужные контакты. Результат будет через неделю.

Величковский задумчиво постукивал пальцами по столу:

— Пока мы занимаемся Шкуратовым, нужно параллельно решать вопрос с Шаляпиным. Если он даст показания против эксперимента, это может перечеркнуть все наши усилия.

— Верно, — согласился я. — Мышкин, что с Шаляпиным?

— По моим данным, его содержат во внутреннем изоляторе на Лубянке. Следователь Горбунов добивается признательных показаний, но пока безуспешно. Шаляпин держится.

— Надо вытащить его оттуда, — твердо сказал я. — Или хотя бы передать, чтобы продолжал стоять на своем. Есть возможности?

Мышкин задумался:

— Прямой возможности нет. Но… — он помедлил. — Есть человек в системе ОГПУ, который многим обязан вашему отцу. Еще с дореволюционных времен. Семенов Аркадий Петрович, ныне начальник одного из отделов Лубянки. Можно попробовать через него.

— Действуйте, — кивнул я. — Только осторожно. Никаких письменных следов, никаких прямых контактов.

Глушков кашлянул, привлекая внимание:

— Есть еще одно направление, которое стоит использовать. «Правда» и другие газеты ведут кампанию против нас. Нужно организовать контрпропаганду.

— Но как? — возразил Величковский. — Все центральные издания под контролем наших противников.

— Не все, — усмехнулся Глушков. — «Экономическая газета» формально подчиняется ВСНХ, где у Орджоникидзе сильные позиции. А технические журналы вообще находятся вне прямого идеологического контроля. Там можно размещать материалы о достижениях экспериментальных предприятий, о конкретных технических успехах.

— Отличная идея, — одобрил я. — Пусть цифры и факты говорят сами за себя. Это будет противовес идеологическим нападкам «Правды».

Мы продолжали обсуждать детали стратегии еще несколько часов. Обговорили десятки возможных сценариев, распределили задачи, назначили каналы связи. Постепенно вырисовывался многоуровневый план действий против комиссии Кагановича.

— И последнее, — сказал я, когда обсуждение подходило к концу. — Нам нужна собственная сеть наблюдения на экспериментальных предприятиях. Саботаж будет продолжаться, и мы должны быть готовы.

Глушков кивнул:

— Я уже сформировал группы из проверенных рабочих и инженеров. Они будут следить за подозрительными лицами, проверять оборудование перед запуском, контролировать документацию.

— Хорошо, — я поднялся, давая понять, что совещание окончено. — Встречаемся через три дня, здесь же. Доложите о первых результатах.

Когда все разошлись, я остался один в кабинете. За окном все так же темно светать, метель утихла.

Тогда, в будущем, я тоже вел жесткую борьбу. Против конкурентов, против рейдеров, пытающихся захватить мои активы. И тоже использовал не самые чистые методы. Но тогда ставки были гораздо ниже.

Я не мог допустить повторения истории. Даже если для этого придется запачкать руки.

Я повернулся к столу. На нем лежал список членов комиссии Кагановича. Один за другим, я буду нейтрализовать их. Начиная с наиболее уязвимых, постепенно подбираясь к главному противнику.

Первой жертвой станет Шкуратов. Этот фанатичный «инквизитор» ЦКК, прославившийся своей беспощадностью к «врагам партии», имел немало тайн. И вскоре эти тайны будут работать на меня.

Я взял телефонную трубку и набрал номер. После нескольких гудков на другом конце ответили:

— Рожков слушает.

— Это Краснов, — произнес я. — Нам нужно встретиться. Сегодня вечером.

Первый шаг в новой игре сделан. Игре без правил, где на кону стояло будущее страны.

* * *

Конспиративная квартира ОГПУ на Большой Лубянке выглядела как типичное жилье советского служащего среднего звена: скромная мебель, портрет Ленина на стене, патефон в углу. Единственной нестандартной деталью были необычно толстые шторы на окнах, не пропускавшие ни света, ни звука.

Рожков, щуплый мужчина с невыразительным лицом и цепким взглядом, сидел напротив меня, нервно постукивая пальцами по потертой папке.

— Вы понимаете, на какой риск я иду, товарищ Краснов? — тихо спросил он. — Если об этой встрече узнают…

— Никто не узнает, — твердо ответил я. — Мы оба заинтересованы в секретности. И в том, чтобы справедливость восторжествовала.

Рожков горько усмехнулся:

— Справедливость… Громкое слово. Но я действительно считаю, что ваш эксперимент полезен для страны. Я видел цифры, видел реальные результаты. А теперь вынужден собирать «компромат» на честных людей.

— Почему вы согласились помогать мне? — прямо спросил я.

Оперуполномоченный помолчал, словно взвешивая, насколько откровенным может быть:

— У меня техническое образование, — наконец ответил он. — До работы в ОГПУ я был инженером на Путиловском заводе. Я понимаю, что такое эффективность производства, что такое энтузиазм рабочих. Ваш «промышленный НЭП» это шанс для нашей промышленности сделать настоящий рывок. Без надрыва, без миллионов жертв. Да и потом, мы с вами уже не первый раз работаем. Знаю вас, как облупленного. Уж кто-кто, а вы явно не вредитель для страны.