Промышленный НЭП

В комнате повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь бодрыми звуками марша из радиоприемника.

— Рискованно, — первым нарушил молчание Величковский. — Если диверсия удастся, ущерб может быть огромным. Человеческие жертвы…

— Не беспокойтесь, — я поспешил успокоить старого профессора. — Конечнотже, мы примем все меры, чтобы минимизировать возможный ущерб. Установим тайное наблюдение, подготовим систему экстренного реагирования. Но нам нужны диверсанты с поличным, иначе не докажем причастность комиссии.

Мышкин кивнул:

— Риск оправдан. Если операция удастся, мы получим железные доказательства того, что именно противники эксперимента организуют диверсии, а не наоборот.

— Теперь о распределении задач, — я обвел взглядом соратников. — Алексей Григорьевич, — обратился я к Мышкину, — вам поручается операция с Лопухиным. Подготовьте материалы о плагиате и встретьтесь с редактором «Литературной газеты» Подольским. Он человек осторожный, но честолюбивый, такой материал его заинтересует.

— Будет исполнено, — коротко ответил Мышкин.

— Товарищ Глушков, — продолжил я, — вы организуете работу наших людей в Институте марксизма-ленинизма. Нужно подстроить «случайное» обнаружение западных источников плагиата Лопухина прямо на научном совете. Создать публичный эффект.

Глушков усмехнулся:

— У меня как раз есть подходящий кандидат, молодой аспирант Бродский, племянник нашего инженера с Коломенского завода. Прекрасно подготовленный юноша, уже освоился в библиотеке института.

— Отлично. А вы, Николай Александрович, — я повернулся к Величковскому, — подготовите экономические материалы для публикаций. Нужны точные, выверенные цифры, сравнительные таблицы, диаграммы, словом, все, что наглядно покажет эффективность эксперимента.

— Думаю, правильнее будет привлечь молодого Вознесенского, — предложил профессор. — У него великолепное чутье на экономическую статистику, а я обеспечу научный авторитет публикациям.

— Согласен. Что касается операции на Путиловском заводе, этим займусь лично я, вместе с Мышкиным, как только завершим первые два этапа.

Мы еще около часа обсуждали детали предстоящих операций. Слаженность работы команды внушала оптимизм, каждый точно знал свою роль и понимал общую стратегию.

Когда совещание закончилось, я задержал Мышкина:

— Алексей Григорьевич, есть новости от Рожкова?

— Да, Леонид Иванович. Вчера поздно вечером получил шифровку, — Мышкин извлек из внутреннего кармана пиджака сложенный втрое лист бумаги. — Он сообщает, что операция по перемещению Шаляпина прошла успешно, но вызвала сильнейшее раздражение Кагановича. Лазарь Моисеевич якобы устроил разнос подчиненным за то, что они допустили передачу ценного арестованного наркомату.

— Предсказуемо, — кивнул я. — Что еще?

— Каганович активизировал подготовку к крупной провокации на Путиловском заводе. По данным Рожкова, диверсанты должны вывести из строя литейный цех через пять дней, в ночь на среду. Руководит операцией некий Крюков, доверенное лицо Кагановича.

— Пять дней… Мало времени, но должны успеть, — задумчиво произнес я. — Действуем по плану. К моменту диверсии Лопухин должен быть уже дискредитирован, а в «Экономической газете» должны появиться первые материалы о достижениях эксперимента.

Мышкин кивнул и направился к двери.

— И будьте предельно осторожны, Алексей Григорьевич, — добавил я. — В вашей встрече с редактором критически важна конфиденциальность. Если Каганович узнает заранее, он может нейтрализовать удар.

— Не беспокойтесь, Леонид Иванович, — ответил Мышкин с легкой улыбкой. — Я разработал сложный маршрут и несколько ложных встреч. Даже если за мной будет слежка, они потеряют след задолго до редакции.

После его ухода я подошел к окну. Москва уже полностью проснулась, улицы заполнились пешеходами, редкими автомобилями и ломовыми извозчиками. Обычная городская жизнь, люди спешили на службу, в магазины, по своим ежедневным делам.

Я чувствовал особую ответственность этого момента. Впервые мы переходили от обороны к наступлению. Рискованный шаг, но необходимый. Контрудар стартовал.

* * *

Редакция «Литературной газеты» располагалась в старинном особняке на Кузнецком мосту. Некогда роскошный дом купеческой семьи теперь служил пристанищем советского литературного издания, сочетающего идеологическую правильность с относительной интеллектуальной свободой.

Мышкин поднялся по широким мраморным ступеням парадной лестницы, мысленно отмечая отсутствие хвоста. Три пересадки в разных районах Москвы, короткая остановка в подворотне на Маросейке, затем петля через Китай-город, его маршрут продуман до мелочей. Даже опытный следопыт из ОГПУ потерял бы его след.

Вестибюль редакции встретил его приглушенным гулом голосов, стуком пишущих машинок и характерным запахом типографской краски, смешанным с ароматом дешевого табака «Казбек». Молодые люди и девушки в строгих костюмах сновали между кабинетами с папками рукописей и гранками статей.

— К товарищу Подольскому, — сказал Мышкин секретарше, невзрачной девушке с напряженным взглядом. На столе рядом с ней высилась стопка бумаг. — У меня назначено.

— Ваша фамилия? — девушка подняла глаза от своих записей.

— Самарин, — ответил Мышкин, используя одну из своих оперативных фамилий. — Из Наркомпроса.

Секретарша мельком взглянула на список встреч, кивнула:

— Подождите, пожалуйста, товарищ Подольский освободится через пятнадцать минут.

Мышкин опустился на потертый кожаный диван в приемной, разворачивая свежий номер «Литературной газеты» и делая вид, что погружен в чтение. На самом деле он внимательно изучал посетителей и сотрудников, мелькающих в коридорах редакции.

Спустя полчаса, больше обещанных пятнадцати минут, секретарша наконец кивнула в сторону дубовой двери с табличкой «Главный редактор»:

— Товарищ Подольский ждет вас.

Кабинет главного редактора оказался просторным помещением с высоким лепным потолком и двумя большими окнами, выходящими на Кузнецкий мост.

Старинный письменный стол красного дерева завален рукописями, гранками и книгами. Вдоль стен тянулись книжные шкафы с подшивками газет и журналов. На стене висел портрет Ленина и карта Советского Союза с отмеченными культурными центрами.

Сам Подольский, сухощавый мужчина лет пятидесяти, поднялся навстречу гостю. Его проницательные глаза изучали посетителя с профессиональным любопытством.