Промышленный НЭП
Шрифт:
— Профессора Тулайкова? — переспросила секретарша с удивлением.
— Именно. Николая Максимовича Тулайкова. И еще я хочу видеть академика Вавилова. Срочно.
Последовала короткая пауза, во время которой Анна Фоминична, вероятно, обдумывала необычность моих распоряжений.
— Слушаюсь, товарищ Краснов. Когда назначить совещание?
— В пять часов вечера. Передайте всем — вопрос чрезвычайной важности. Неявка недопустима.
К семнадцати часам в моем кабинете собрались все вызванные специалисты.
Яков Аркадьевич Ярославцев, нарком земледелия, высокий сутулый мужчина с длинным унылым лицом, выглядел настороженным.
Но более всего меня интересовали двое ученых. Николай Максимович Тулайков, высокий седой профессор с длинной академической бородой и внимательными глазами за стеклами пенсне, имел репутацию блестящего специалиста по засухоустойчивому земледелию. Николай Иванович Вавилов, всемирно известный ученый-генетик, директор Всесоюзного института растениеводства, невысокий, полный энергии человек с аккуратно подстриженной бородкой и жилеткой, на которой поблескивала цепочка старинных часов.
Стол в моем кабинете освободили от лишних бумаг и разложили карты сельскохозяйственных районов СССР, диаграммы урожайности за последние годы, статистические отчеты по колхозам и совхозам.
— Товарищи, — начал я без предисловий, — положение критическое. Нам грозит продовольственный кризис невиданных масштабов.
Тюлин нервно поерзал в кресле, кашлянул в кулак.
— Товарищ Краснов, возможно, вы сгущаете краски? Мы принимаем все необходимые меры…
— Необходимые меры? — я взял со стола докладную записку. — По данным вашего же наркомата, товарищ Тюлин, обеспеченность семенным материалом в северокавказских совхозах составляет менее сорока процентов от потребности. Как вы планируете проводить сев?
Тюлин побагровел, но промолчал. Ярославцев смотрел в окно, избегая моего взгляда.
— И это только верхушка айсберга, — продолжил я, переводя взгляд на ученых. — Товарищ Тулайков, как вы оцениваете ситуацию?
Тулайков медленно снял пенсне, протер стекла платком и ответил, тщательно выбирая слова:
— Я только что вернулся из поездки по Поволжью, товарищ председатель. Положение хуже, чем показывают официальные отчеты. Многие колхозы практически обезлюдели. Массовый падеж скота из-за отсутствия кормов. Техника простаивает без горючего и запчастей. Если не принять экстренных мер, урожай в этом году будет катастрофически низким.
— Что значит «обезлюдели»? — нахмурился я, хотя прекрасно понимал суть проблемы.
— Люди бегут, — просто ответил Тулайков. — Одни в города на стройки, другие просто бросают все и уходят куда глаза глядят. Особенно после прошлогодних хлебозаготовок, когда изъяли практически все, включая семенной фонд.
Вавилов молча кивнул, подтверждая слова коллеги.
Я повернулся к наркомам:
— Товарищи Ярославцев и Тюлин, вы сознательно скрывали истинное положение дел?
— Никак нет, товарищ Краснов, — Ярославцев наконец оторвал взгляд от окна. — Мы регулярно подавали сводки в Экономическое управление Совнаркома. Но, возможно, не акцентировали внимание на некоторых сложностях.
— «Сложностях»? — я сдержал готовое вырваться раздражение. — Давайте называть вещи своими именами. Коллективизация в текущем варианте провалилась. Система хлебозаготовок разорила деревню. Крестьяне бегут из колхозов. Скот вырезан. Семян нет. И если мы не предпримем решительных мер, страну ждет голод.
В кабинете повисла тяжелая тишина. Наконец, Вавилов осторожно прокашлялся:
— Разрешите, товарищ Краснов?
— Говорите, Николай Иванович.
— Предлагаю рассматривать проблему
комплексно. Во-первых, семенной фонд. Наш институт располагает улучшенными сортами пшеницы, ржи, ячменя. Их урожайность на двадцать-тридцать процентов выше обычных. Но запасы, конечно, ограничены.— Сколько потребуется времени, чтобы размножить эти сорта в достаточном количестве? — спросил я.
— При нормальных условиях года три-четыре, — ответил Вавилов. — Но можно ускорить процесс, используя южные районы для получения двух-трех урожаев в год.
Я кивнул, делая пометку в блокноте.
— Что еще?
— Агротехника, — подхватил Тулайков. — Система земледелия, адаптированная к местным условиям. В Поволжье и на Северном Кавказе засушливый климат. Нужны специальные методы обработки почвы, сохраняющие влагу. Мы разработали такие методы, но их внедрение идет крайне медленно.
— Почему?
— Администрирование, — коротко ответил профессор. — На местах зачастую руководят люди, ничего не понимающие в сельском хозяйстве. Они требуют выполнять распоряжения из центра, не учитывая местные условия.
Тюлин снова закашлялся, и я перевел взгляд на него:
— Товарищ нарком, что скажете?
— Профессор Тулайков не учитывает классовой борьбы в деревне, — сухо ответил тот. — Кулацкое сопротивление, саботаж…
— Оставьте демагогию! — я резко стукнул ладонью по столу. — Никакого кулачества уже не осталось. Раскулачены не только кулаки, но и середняки, и даже бедняки, попавшие под горячую руку. Сельское хозяйство на грани катастрофы, и мы должны спасать положение, а не искать классовых врагов!
Тюлин смертельно побледнел, а Ярославцев снова уставился в окно, словно там происходило нечто необычайно интересное.
— Так не пойдет, — я покачал головой. — Мы собрались, чтобы выработать конкретные меры по спасению сельского хозяйства. И если существующий аппарат не способен справиться с задачей, его придется заменить.
Наркомы молчали, потрясенные моей прямотой. Вавилов и Тулайков переглянулись, и я почувствовал, что ученые впервые за долгое время видят проблеск надежды.
— Вот что я предлагаю, — продолжил я, вставая и подходя к карте. — Создаем Чрезвычайную комиссию по спасению сельского хозяйства. В нее войдут ученые-аграрники, опытные практики и представители наркоматов. Работаем без бюрократических проволочек, напрямую с местами.
Я обернулся к сидящим за столом:
— Товарищ Тулайков, назначаю вас научным руководителем этой комиссии. Товарищ Вавилов, вы отвечаете за семеноводство. Наркоматы обеспечивают организационную и материальную поддержку. Решения комиссии имеют силу правительственных постановлений.
— Это необычно, — осторожно заметил Ярославцев. — Товарищ Сталин…
— Я беру ответственность на себя, — отрезал я. — Сталину доложу лично. А сейчас нам нужен детальный план действий. Начнем с наиболее проблемных регионов — Поволжье, Северный Кавказ, Украина.
Следующие три часа прошли в напряженной работе. Тулайков и Вавилов, почувствовав серьезность моих намерений, развернули настоящий мозговой штурм. Ученые предлагали конкретные меры по каждому региону, спорили, доказывали, чертили схемы. Наркомы, поначалу напуганные моей резкостью, постепенно включились в обсуждение, предлагая организационные решения.
К девяти вечера основные контуры плана были готовы. Я поднялся, давая понять, что совещание подходит к концу:
— Товарищи, завтра в десять утра жду вас здесь же с проработанными деталями. А сейчас, — я повернулся к Вавилову и Тулайкову, — прошу ученых задержаться на несколько минут.