Промышленный НЭП

— Потому мы и начали реформу, товарищ Шеболдаев, — ответил я. — Как идет реализация плана?

— Семена и горючее поступают, — кивнул секретарь крайкома. — Техника ремонтируется. Но есть сложности с внедрением новой системы оплаты труда в колхозах. Местные руководители не понимают, как это сочетается с линией партии.

— А вы им объясните, товарищ Шеболдаев, — жестко сказал я. — Линия партии сейчас — спасти урожай и предотвратить голод. Для этого необходимо заинтересовать крестьян в результатах труда. Это и есть социализм — справедливая оплата по труду.

Шеболдаев нервно потер лоб:

— Будем работать, товарищ Краснов. Но не скрою, многие на местах сопротивляются новым подходам. Особенно те, кто проводил коллективизацию силовыми методами.

— Их придется заменить, — отрезал я. — У нас нет времени на убеждение саботажников. Дайте понять всем: эта реформа утверждена Политбюро и лично товарищем Сталиным. Сопротивление ей равносильно выступлению против линии партии.

После встречи с Шеболдаевым я отправился в поездку по колхозам Кубани. Мы двигались на трех автомобилях ГАЗ-А по пыльным грунтовым дорогам, пролегавшим среди бескрайних полей. В моей машине находились Тулайков и Анастас Иванович Микоян, нарком снабжения, отвечавший за продовольственное обеспечение страны.

Кубанские степи встретили нас синим бездонным небом и теплым весенним ветром. Черноземы, еще недавно считавшиеся одними из самых плодородных в Европе, зияли проплешинами не засеянных полей.

Многие станицы выглядели полупустыми. Покосившиеся хаты с заколоченными окнами, заброшенные сады, разрушенные амбары.

Первым пунктом нашей инспекции стал колхоз «Красный пахарь» в станице Ильской. Это хозяйство считалось показательным, сюда уже направили семена и отремонтировали технику.

Председатель колхоза, Степан Митрофанович Горбатюк, коренастый казак с обветренным лицом и густыми седеющими усами, встретил нас у правления. В его глазах читалась смесь надежды и настороженности.

— Добро пожаловать, товарищи! — Горбатюк раскланялся, протягивая мозолистую ладонь для приветствия. — Колхоз «Красный пахарь» готов к севу. Ждем только вашего последнего слова насчет новой системы.

Я пожал ему руку и оглянулся вокруг. На площади перед правлением собрались десятки колхозников: мужчины в выцветших гимнастерках и широких шароварах, женщины в платках и длинных юбках. Все худые, с запавшими глазами, но в их взглядах ощущалось ожидание перемен.

— Здравствуйте, товарищи колхозники! — обратился я к собравшимся. — Я приехал, чтобы лично увидеть, как идет подготовка к севу, и рассказать о новой системе оплаты труда, которую мы внедряем в колхозах.

Толпа заволновалась, послышались приглушенные голоса. Горбатюк поднял руку, призывая к тишине.

— Товарищ Краснов вам все растолкует. Слушайте внимательно!

Я начал с объяснения причин кризиса, не скрывая горькой правды о последствиях прошлогодних хлебозаготовок. Затем перешел к сути новой системы:

— Отныне колхоз будет заключать с государством договор на поставку определенного количества продукции по фиксированным ценам. Это называется контрактация. После выполнения обязательств перед государством все остальное остается в колхозе и распределяется между вами в зависимости от трудового вклада каждого.

— А кто будет определять этот вклад? — спросил худой мужчина в драном пиджаке, стоявший в первом ряду.

— Сам колхоз, — ответил я. — Вы будете вести учет трудодней, оценивать сложность и качество работы. Кто лучше работает, тот больше получает. Это справедливо и соответствует принципам социализма.

— А семьи как же? — подала голос пожилая женщина. — У кого детей много, а работников мало?

— Предусмотрены минимальные гарантии для всех членов колхоза, — объяснил я. — Плюс создаются детские ясли, чтобы матери могли работать. И еще — разрешается иметь личное подсобное хозяйство. Участок до половины гектара, корова, мелкий скот, птица.

Эта новость вызвала настоящий взрыв эмоций. Колхозники оживленно переговаривались, многие улыбались впервые за долгое время.

— Тихо, станичники! — призвал к порядку Горбатюк. — Дайте товарищу председателю Совнаркома закончить.

Я продолжил объяснять принципы новой системы, роль МТС, научные методы повышения урожайности. Тулайков дополнял меня, рассказывая о засухоустойчивых сортах пшеницы и современных методах обработки почвы. Микоян говорил о системе снабжения и закупок.

После общего собрания мы осмотрели поля, машинно-тракторную станцию, семенной склад. Везде чувствовались перемены. Техника, недавно простаивающая без запчастей, теперь ремонтировалась. На складе аккуратно складировали мешки с семенной пшеницей, прибывшие из Ленинграда от Вавилова. МТС готовила тракторы к выходу в поле.

К вечеру, когда мы завершили инспекцию и собирались уезжать, Горбатюк отвел меня в сторону:

— Товарищ Краснов, могу я сказать прямо?

— Говорите, Степан Митрофанович.

— Если б вы приехали месяц назад, думаю, не поверил бы. Ситуация казалась безнадежной. Многие уже собирались бросать все и бежать. — Председатель понизил голос. — В соседней станице два месяца назад восемь человек умерли от голода. Просто легли и не встали. И у нас к тому шло.

Он провел ладонью по усам:

— А сейчас… появилась надежда. Люди увидели, что о них думают, что их труд будет оценен по справедливости. Это многое меняет. Очень многое.

— Вы справитесь, Степан Митрофанович? — спросил я.

— Справимся, — твердо ответил Горбатюк, распрямляя плечи. — Раз уж товарищ Сталин и вы лично вступились за крестьянина, не подведем. Будет урожай, товарищ Краснов. Даю слово.

* * *

За десять дней мы объехали более двадцати колхозов Кубани, Ставрополья и Дона. Ситуация постепенно менялась к лучшему. Сев начался, техника работала, семена высаживались.

Но главное менялся настрой людей. Исчезла апатия, появлялся интерес к работе. Колхозники, еще недавно равнодушно относящиеся к общественным полям, теперь обсуждали, как лучше организовать сев, как распределить трудодни, как повысить урожайность.

На обратном пути в Москву я пригласил Тулайкова в свой вагон. За самоваром, потягивая крепкий чай, мы подводили итоги поездки.

— Как считаете, Николай Максимович, успеем? — спросил я. — Получится спасти урожай?

Тулайков задумчиво погладил бородку: