Пропала женщина (сборник)

— У меня для вас сюрприз, Елена, — засмеялся он. — Это был не я, а Билл Волман.

— Билл… Волман?

Дэнни улыбнулся и кивнул.

— Обычно я не отказываюсь от комплиментов. Но вы, Елена, ведь не какая-то там поклонница-истеричка из провинциального городка. Билл Волман дублирует… дублировал меня в общих планах. С приближением камеры сходства между нами, естественно, меньше, но в дуэльных сценах, лазании по канату, прыжках с одного мчащегося автомобиля на другой и всем таком прочем — это всегда Билл. Он был лучшим в своей профессии. Мне его очень не хватает.

— Он что, умер, этот мистер Волман?

— Нет, пару месяцев назад он совершил наезд на своей машине, сбив маленькую мексиканскую девочку. Билл сейчас в тюрьме, бедняга. Можно мне еще кофе?

Дэнни действительно ощущал отсутствие Билла Волмана, и не только из профессиональных соображений. Билл выручал его множество раз из всяких неприятностей, беря на себя вину за пьяные ссоры Дэнни и мелкие автомобильные неурядицы. Для Дэнни этот парень стоил в золотом исчислении столько, сколько, наверное, весил сам. Ведь в контракте Дэнни на странице восьмой был следующий параграф: «Нижеподписавшийся принимает на себя обязательство вести себя в соответствии с общепринятыми нормами морали. Он также обязуется не совершать никаких действий, которые могли бы нанести урон его престижу или подвергнуть публичной ненависти, презрению, осмеянию, грозящих потерей репутации, а также тех, которые могли бы шокировать или оскорбить общество и нарушить общественную мораль или приличия» и так далее. Билл Волман буквально спасал ему жизнь, его будет страшно трудно заменить.

— Может быть, — сказала Елена, — вы бы предпочли выпить стакан вина?

— Да, спасибо.

Она открыла шкафчик.

— О, — сказала она, — здесь нет ничего достойного.

— Мне все равно.

— Нет, это не для вас. Вы — как бы это сказать? — совсем другое. — Маркиза улыбнулась, и он был ослеплен. — Постойте, — вдруг сказала она, — есть одна бутылка. Пожалуйста, пойдемте со мной. Это глупо, но я боюсь.

— Боитесь?

— В винный погреб. Я не люблю ходить туда одна.

Дэнни поднялся.

— Погреб? Это что-то новое для Южной Калифорнии. Показывайте дорогу.

— Энрико, мой муж, — говорила она, спускаясь в погреб вслед за ним по узким крутым ступенькам, — долго искал, пока нашел этот дом. Он приехал сюда преподавать в Калифорнийский университет и целиком посвятил себя работе. Им владела идея передать свои знания молодежи, и в то же время он оставался человеком знатного происхождения, любителем и знатоком вин; человеком, которому следует жить соответственно своему положению. И он не успокоился, пока не нашел дом с настоящим погребом для своей коллекции вин. Там, рядом с вами, выключатель…

Он щелкнул им, и стали видны ряды пыльных бутылок, каждая из которых терпеливо лежала на отведенном ей месте. Дэнни сделал шаг вперед и начал изучать этикетки. Маленький золотистый паучок цвета сотерн в панике скользнул прочь.

— У вас великолепный погреб, — сказал Дэнни.

Она прошла мимо него и выбрала одну из старых бутылок.

— О, она здесь, — с радостью сказала Елена. — Шерри, самое старое из существующих в мире. Сбор 1750 года!

— 1750 года, — повторил Дэнни. На него это произвело неотразимое впечатление. — Такое я просто обязан попробовать.

Он взял у нее старинную бутылку и пошел к лестнице.

— Погодите, — сказала она. — Мне кажется, там наверху нет штопора. По крайней мере, я его не видела. Со смерти моего мужа я не пробовала вина.

Это была превосходная реплика, которую он тихо и нежно подхватил:

— Со смерти вашего мужа вы не пробовали и других вещей. А это неправильно, Ана… я хочу сказать — Елена. — Ему всегда нравилась эта реплика из «Королевского капитана», и с различными вариациями он уже пользовался ею несколько раз. Но почему сейчас выплыло вдруг «Ана»? Он не знал никакой Аны…

— Вот он, — раздался ее радостный щебет.

— Что?

— Штопор. Пожалуйста, откройте бутылку.

— Сейчас? Здесь, внизу?

— Вино очень старое. Его нельзя слишком встряхивать. Мой муж всегда напоминал об этом.

Не без усилий, осторожно и медленно Дэнни вынул пробку, которая сидела в бутылке более двухсот лет. Она была иссушена временем и готова рассыпаться в труху. Но Дэнни, проявив сноровку, успешно выполнил задачу.

— Вот бокал, — сказала она, салфеткой вытирая пыль с единственного хрустального бокала.

— Только один?

— Мы оба выпьем из него, — сказала она, и в голосе послышалось скрытое обещание.

Мы выпьем, скажем, полбутылки, прикинул Дэнни, не больше, и потом, учитывая действие вина, ее одиночество, горячую испанскую кровь, ее увлечение мной, она бросится прямо в объятия.

Он налил вино, кровь богов в виде расплавленного янтаря. Она сделала глоток из бокала, ее губы блестели, и затем передала ему. И Дэнни осушил бокал одним глотком.

— Ах, — сказал он, — мы, как Тристан и Изольда, клянемся вечным вином в нашей верности, обещаем любить друг друга всегда, и да будут неразрывны… Ого, вот это да! Может быть, оно испортилось? Я хочу сказать, все же 1750 год — не шутка. Оно ударило мне в голову. А с вами все в порядке?

Она кивнула.

— Вы не опьянели? Вас не тошнит?

Она покачала головой.

— Интересно получается… я присел бы на минутку…

Он с трудом добрался до табурета и расслабленно опустился на него. Затем он перевалился на пол погреба, чувствуя себя каплей ртути в шесть футов величиной, увидел, как она выплюнула вино, которое держала во рту, и провалился в забытье.

Вот что это было: мертв! Мертв и похоронен. Когда Дэнни почувствовал, что его сознание с трудом возвращается из бесконечных пространств, то почти мгновенно пришел к этому заключению. Он находился в вязкой, непроницаемой темноте. Дэнни попытался заговорить, закричать, прошептать, но не смог сделать ничего, даже разомкнуть рот. Челюсть была плотно подвязана, как у трупа. Он не мог двинуться, поднять головы, разогнуть руку или ногу. Мертв и похоронен, иначе это не воспринималось. Елена отравила его, убила, похоронила его тело в погребе. Но почему? Мендоза… Что-то, связанное с этим именем, но не с Еленой Мендоза, и не с Энрико, что-то другое, что-то похожее… Дна! Вот оно. Ана Мендоза. Что-то, связанное с некоей Аной Мендоза.

— Вы проснулись, мистер Дейн?

Голос маркизы шел справа, и он обнаружил, что может двигать головой, совсем немного, в этом направлении, но не настолько, чтобы увидеть ее.

— Так, я вижу, что вы проснулись. Теперь я хочу, чтобы вы внимательно меня выслушали, чтобы поняли, что с вами происходит. Возможно, вы уже догадались, что в вино было кое-что подмешано. Это очень просто сделать: длинная игла для подкожных инъекций вводится в старую пробку и сильный наркотик из шприца выпускается в вино. К наркотическим средствам доступ у меня свободный, ведь я была медсестрой, а покойный маркиз — врачом. Вы лежите на медицинской кровати, которые используются в больницах. Вы надежно привязаны к постели, у вас завязан рот, и вы лишены возможности видеть. Эта кровать была привезена в дом для моего мужа в последние месяцы его болезни. После того как он умер, она хранилась в погребе. Вы желаете знать, почему я сделала это с вами? Месть — вот причина. Мы, испанцы, свято верны традициям мести. Они питают нас. Месть может поддерживать искру жизни даже тогда, когда, казалось бы, нет смысла жить. И мы умеем мстить, изощренно и долго.

— Эта женщина сошла с ума, — сказал Дэнни себе.

— Первое, что вы должны осознать, мистер Дейн, это то, что вы исчезли, и таковым будете считаться всегда. Никто не знает, что вы здесь. Вы позаботились об этом сами, не так ли? Вы сказали вашей доверчивой бедняжке-жене, что отправляетесь играть в карты с друзьями. Вы припарковали машину на расстоянии полумили от этого дома и прошли пешком остаток пути. Машину отогнали уже гораздо дальше, настолько далеко, что, когда ее найдут, никому не придет в голову связать ее со мной или с этим домом.