Пропавшие без вести
Шрифт:
— Ну конечно, не прямо! А все-таки надо их удержать на прочной связи, — настаивал Кумов. — Если никто из вас не идет, я считаю своим неуклонным долгом к ним выйти.
— Еще не хватает тащить твою бороду напоказ! — воскликнул Баграмов. — Я решительно против того, чтобы вышел Кумов! — обратился он к Муравьеву.
— Вообще я считаю, что можно к ним для беседы направить серьезного человека, но давать им связь прямо с нашим Бюро, по-моему, это совсем ни к чему. Твое мнение, Иван Андреич? — спросил Муравьев Кострикина.
— Поговорить-то можно, конечно, но осторожно, — ответил моряк. — Ведь до этих пор они видели только
Кумов раздраженно пожал плечами:
— Если мы будем бояться советских людей и связей, то наше « главное дело» созреет тогда, когда оно станет ненужным! Ты сам говорил так, Семеныч! Что же теперь, на попятный?
— А если будем уж слишком «бесстрашны», то главноеникогда не созреет! — возразил Муравьев. — Я за то, чтобы «комендант полиции» ТБЦ, Иван Андреич, сходил повидаться с ними, а не тот, кого в кандалах недавно держали и неизвестно, сняли ли обвинение в комиссарстве! Ведь новые власовцы в лагерь присланы не напрасно…
— Хорошо, пусть Кострикин идет, — с раздражением сдался Кумов.
…«Коротышка» давно уже освоился с Балашовым. Он даже не пошел в карантин с гостями, которые высказали желание навестить прежних своих больных, а просто просил Балашова не засиживаться с ними в карантине долее часа.
— Мит мир, [93] — небрежно буркнул Балашов постовому в воротах форлагеря, подавая пропуск за подписью Вилли.
— Gehen durch! — кивнул немец. — Danke! [94] — добавил он, обнаружив в руке у себя сигаретку.
— Ого! Ты нас конвоируешь! Значит, на полном доверии у фрицев! — подмигнул Балашову фулькауский врач.
— Немец падок на «раухен». Платим за все, — усмехнулся Балашов.
93
Со мной.
94
Проходите! Спасибо!
— А как твой коротышка Вилли, он ничего? — спросил врач.
— Наглец, обдирала… Ничего, в общем, мы с ним «дружки», — сказал Балашов.
Кострикин встретил гостей в каптерке пустого карантинного барака, который только что дезинфицировали, освободив помещение для новых больных.
Балашов и «Полтавский» остались снаружи для наблюдения и охраны.
— Значит, это вы руководите всем? — сразу спросил Кострикина фулькауский доктор Башкатов, молодой коренастый брюнет с решительным узкоглазым, широкоскулым лицом под крутыми завитками упрямых волос.
— Вопрос не совсем удачный! — укоризненно ответил моряк. — Вы просили человека, который может ответственно поговорить, кое-что посоветовать. Я могу ответить на все вопросы, но… кроме неумных.
— Да, уж ты подзагнул! — сказал спутник Башкатова, рослый, смущающийся, светловолосый Кречетов. — Такие вопросы не задают… Мы хотели спросить, товарищ, — обратился он к Кострикину, — что вы считаете
на сегодня важнее всего в нашей работе. Мы просили и раньше от вас указаний, а вы не даете. Вот мы и приехали.Кострикин почувствовал в них простых и хороших ребят-комсомольцев, кипящих жаждою дела, но, может быть, слишком еще молодых и простодушных для руководства.
«Чудесные, кажется, парни, — тепло подумал моряк, — а все-таки зелены, могут без толку дров наломать…»
— Я думаю, что за главное направление мы с вами можем считать то, что намечено в двух частях книжечки «Люди познаются на деле», — неторопливо начал Кострикин, наблюдая за лицами собеседников. — Ну, и в «Уставе», который вы давно уже получили, так же, как мы, и оттуда же, откуда и мы…
— Антифашистские группы? — уточнил Кречетов. — Но им нужно в руки дело. Иначе они ни к чему! Хлеб, что ли, на пайки делить?
— Мы для себя и считаем это руководством к действию, — сказал Кострикин. — Действие вытекает из духа «Устава» в применении к конкретной обстановке.
— Гм… гм… А разве «Устав» не от вас исходит? — замявшись, спросил Башкатов.
Кострикин нахмурился.
— Мы никогда не дознаемся, откуда что получаем, — мягко и сдержанно сказал он. — Нужные вещи, — значит, кто-то трудится на общую пользу…
— Значит, центр руководства не в ТБЦ? — покраснев от смущения, спросил в свою очередь Кречетов, понимая, что спрашивать не годится, но не умея сдержаться от нахлынувшего чувства разочарования.
«Нет, эти не струсят! Им «центр» подавай! Значит, идея центра назрела. Значит, пора его в самом деле создать, вернее сказать — пора перестроиться нам в оперативный центр. В этом все-таки Кумов прав. Придется Бюро обсудить это дело серьезно», — подумал Кострикин.
— У вас, ребята, вредное отношение к делу, — строго ответил он вслух. — Вы же не мальчики и должны понимать, что искать центр в подпольной работе никто не имеет права. Так и сами провалитесь и других подведете. Если «центру» нужно с вами связаться, он вас найдет, а если он вас не зовет, значит, связь пока не полезна! В партии Ленина всегда так считалось в подпольных условиях!
— А если намнужно? Может быть, мы хотим внести важное предложение и можем его доверить только центральному руководству! — вызывающе сказал узкоглазый врач, краснея от гнева и нетерпения.
В этот миг послышались гулкие шаги по пустому бараку, и в дверь картерки решительно постучала уверенная рука.
— Отвори, Иван, это я, — окликнул снаружи Кумов.
При входе этой внушительной фигуры в каптерку оба гостя вскочили и вытянулись.
«Вот он и сам! — подумалось разом обоим, и в их глазах загорелся нескрываемый восторг. — Так вот он, вот он какой!» — говорили влюбленные взгляды обоих таких разных ребят.
Кумов, как делал это всегда, торжественно, по-уставному, отдал приветствие.
«Теперь уже их никто не убедит, что «центральное руководство» не здесь!» — со вздохом подумал Кострикин и укоризненно качнул головой Кумову.
— Ты, товарищ, пожалуйста, не качай головой! — досадливо обратился к Кострикину Башкатов. — Спасибо вам, товарищ майор, — сказал он, взволнованно пожимая руку Кумова. — Знаете, какое спасибо! Вы, должно быть, сердцем почувствовали, до чего же нам надо именно вас повидать! Мы затем и приехали. У нас к вам такие вопросы!..