Прощание с кошмаром

— Так на мотоцикле прямо и махнешь? — спросил Белогуров.

— А что? Едешь, газуешь — сам себе хозяин. И за билет платить не надо. Бензин, конечно, собака, кусается. Монополисты, буржуи чертовы, все себе захапали! Но я как-никак на ваши гроши полагаюсь.

— Рассчитаемся, как договорились, — заверил Белогуров и спросил вроде бы ни с того ни с сего:

— Слушай, я давно спросить хотел: ты волосы часом не подкрашиваешь?

— Я что — гомик? Ты че, Григорич?

— Да это я… У самого седые стали появляться. Девчонка моя сердится. Хотел узнать — может…

— У парикмахера своего узнавай. У вас, буржуев, персональные небось, — буркнул Якин.

Они договорились о встрече, и Белогуров дал отбой. Встретился взглядом с Егором, слушавшим беседу с параллельной трубки.

— Он едет с деньгами — нам это как раз и нужно. С крупной суммой — ты ж ему четыре тысячи за его мазню должен, — Егор был снова сама решимость, — с «зелеными» в кармане, на моторе — уехал Якин и.., сгинул. Куда, где… Если даже нас кто и начнет о нем спрашивать — да, скажем, уплатили деньги — он и смылся. Куда? Да на Валдай, в деревню. И все. А доехал он туда или его где-то в пути грохнули… Да и не хватится его никто! Он же бродяга, да и алкаш конченый. Контрактов у него в Москве сейчас нет. Были б — не уезжал бы. Так что… Он то, что нам нужно. Иван. И при этом — минимум риска. Не надо будет снова ездить, искать, сюда тащить. Гришка сам сюда явится. Он хоть и с цитатником Че Гевары не расстается, а до денег жаден, как черт. А до водки еще жаднее. Если ты ему пузырь «Джонни Уокера» поставишь — на карачках приползет. И потом он — натуральный блондин. Самое оно для нас.

— А если Чучельник снова ошибется? — спросил Белогуров.

— Я ему сказал: почки отобью. Не ошибется. Руку натренировал уже. Успел. — Егор попытался усмехнуться, но получилась гримаса. — Ну, слово за тобой. Согласен?

Белогуров промолчал. Егор истолковал его глухое молчание так, как ему хотелось.

Около половины восьмого вечера Белогуров приехал на Ново-Басманную. Якин уже поджидал его: навеселе, красный как рак, оживленный, разговорчивый. Зажег свет по всей огромной квартире. Белогуров мельком глянул на фреску, которую видел уже не раз. Сухов и Верещагин с гранеными стаканами в руках, Мэрилин — сплошная фарфоровая улыбка, ее благородие госпожа Удача и этот микеланджеловский «Ошарашенный» из «Страшного суда».

Белогуров смотрел на фреску со всевозрастающим раздражением: что тут намешано-намалевано! Сплошной дешевый кич. «Ошарашенный», что произвел на него в прошлый раз такое сильное впечатление, когда нервы были на пределе, теперь казался чуть ли не уродливым, пошлым, вульгарным. Мазила Якин просто дурно скопировал великого итальянца. И вообще, Якин — обычный алкаш, хам, бродяга и конъюнктурщик. И его никто не будет искать всерьез.

— Принимай работу, хозяин, — Якин дохнул на Белогурова вчерашним перегаром. — Как в казино на Горбушке теперь тут. У них там тоже все стенки расписаны — сплошной садомазохизм в натуре. Когда будете в этой своей хатке тусовки-приемы собирать — не позволяйте гостям сигаретами тыкать. А то некоторые любят, опять же в казино. Потом платят, но… И кресло близко не подвигайте. А то штукатурка начнет осыпаться.

— Ты вроде и не рад, что так украсил мне квартирку. — Белогуров сел на рулон коврового покрытия.

— А что радоваться-то? С жиру вы беситесь, господа. Такая хата, мать честная. Такие бабки!

— Ты ж говорил, что от такой не смог бы отказаться.

— А, да что там! — Якин тяжело плюхнулся рядом. — Раскулачивать вас давно пора, акул, вот что. К осени поглядим. Учтите, Иван Григорич, большие дела грядут, большие перемены. С вас первого тогда и начну, когда у вас тут, в вашей Москве задрипанной, все по швам треснет.

Белогуров смотрел на него: «К осени поглядим…» Он еще планы, ублюдок, строит… Он испытал странное ощущение: разговор с жертвой начинал забавлять его. Так кот играет с мышью в последнюю игру.

— А что же на сей счет сказал великий барбудос генерал Че?

— Он не носил бороды. Точнее, носил, когда был в партизанах. Не путайте с Фиделем. Тот уже успел — продался. Папе Римскому, что ли… А Че был как алмаз — блистательный" твердый, несгибаемый, — Якин рубанул рукой воздух. — Если б не та цэрэушная гнида Родригес, он бы всем показал, что такое Пятый, и последний, интернационал!

— Я читая мемуары Родригеса. Шпион он был. Обычный шпион, Гриша, продажная шкура. Но там у него в конце место есть обалденное: когда они везли труп Че Гевары на вертолете, Родригес все не мог поверить, что операция кончена и перед ним — труп. Он взял на память его трубку. Че Гевара вроде сам подарил ее ему на память.

— Суки они, суки американские, — Якин мотнул головой. Хвост золотисто-русы: волос, стянутых на затылке резинкой, хлестнул по плечам. — Че хотел, чтобы не было голодных, — только и всего. А они убили его, суки.

— Они всегда были и будут, голодные. И недовольные тоже. :

— Да с такими, как вы, зажравшимися буржуями, конечно. Еще и не того дождемся. — Якин хмыкнул, а потом спросил деловито:

— Вы деньги привезли?

— Не-а. Я к тебе с Крымского еду. Там сегодня аукцион. Гниды, как ты метко выразился, по кредиткам расчеты не принимают в связи с кризисом. Деньги меня дома. Сейчас Егор позвонит — и поедем. Посидим как люди, поспорим-подискутируем. Егор ящик виски еще по старой цене в одной круглосуточной лавчонке отхватил, так что.., живем сегодня.

Якин заметно смягчился. Но все же не удержался, чтобы не поддеть:

— Что, и выпить не с кем стало? Дожили, Иван Григорич. Тошнит вас от этих морд? — Мне с тобой выпить охота. Компания теплая, — Белогуров улыбнулся. — Ты человек занятный — острый как бритва, А режешь не больно.

— Это я к вам хорошо отношусь! Жаль мне вас, губите вы себя, Иван Григория. Такую жизнь ведете — разве она для такого человека, как вы? У вас же совесть есть. Бросьте, не по вас это все.

— Что? — спросил Белогуров.

— Да эта вот хренотень. И холуя этого вашего, Егора, — гоните вы его в шею! Тоже мне роза-мимоза…

Тут у Белогурова сработала «сотка» — Егор отвез Лекс и уже ждал их на машине внизу.

— Ну, пошли, Гриша, — Белогуров положил руку на плечо Якина. И испытал при этом почти такое же острое слалострастно-мучительное ощущение, как и утром, когда Лекс ласкала его грубо и исступленно. И снова пришло предчувствие катастрофы. Но страха уже не было. Все вниз и вниз, все быстрее и быстрее, как камень, летящий с горы… Вдребезги бы, в пыль, в прах! Все равно уже ничего изменить нельзя.

Он смотрел на затылок Якина: густые светлые волосы, сильная шея, чистая крепкая кожа. Красный только он, как рак, с перепоя. Станет бледным. Женька постарается. А не станет — скажем, пигмент такой специфический от загара в тропиках. Феликс — счастливый ублюдок — останется доволен и этой игрушкой.., если только не подохнет на операционном столе.

До Гранатового переулка добрались быстро. Егор включил в машине магнитолу. Крутой Гарик давал жизни со своим «я милого узнаю па па-паходке!». Якин в такт музыке пристукивал по колену ладонью. Когда дошли до "ба-атиночки он носит «Нариман», даже подпел сипло. Белогуров смотрел на вечернюю Москву — и не видел ее.