Прошедшие войны

— Не паникуй, Цанка, — успокаивал его напарник, — куда мы сейчас пойдем… Посмотри как дождь валит.

— Здесь рядом есть пологая ложбинка, где я кустарник рублю; по ней можно взобраться вверх на скалы…

— И сидеть на острых камнях под дождем, — перебил Бушман. — Зачем сидеть? Будем идти дальше, — не унимался Цанка.

— Как ты будешь идти по горам, если даже по равнине идешь с трудом?.. А я-то — уже нигде не ходок, — печально сказал Андрей Моисеевич. — Давай лучше выпьем спиртику и постараемся сообразить чай, а заодно и махорку подсушить.

— Спирта больше нет.

— У Бушмана все есть — кроме везения, — с этими словами он полез в боковой карман рюкзака и достал маленькую грелку. — Пол-литра, — восторженно произнес он, поднимая вверх, любуясь богатством.

Воодушевленный Цанка с юношеским задором засуетился. На ходу глотнул спирт, взбодрился. Вскоре ярким пламенем заполыхал костер, потом пили чай, спирт, пытались курить, жадно раскуривая влажный табак.

— Слушай, Цанка, что я тебе скажу, — неожиданно вкрадчивым голосом вдруг сказал Бушман. — Только слушай и не перебивай… Я не знаю, смогу ли я или нет дальше идти, но ты знай, что в Якутске нас должна ждать моя дамочка… Где и когда ты знаешь. Зовут ее Дацук Полина Матвеевна… Запомнил? Родом она с Кубани. Родители ее живут в станице Гиагинская, в одноименном колхозе председателем работает, а может уже и не работает ее отец, Запашный. Зовут — Матвей. Ты знай, что ее девичья фамилия — Запашная, Полина Матвеевна. Если правда то, что она беременна, то рожать она собиралась дома, у родителей.

Бушман отпил глоток кипятка и продолжил:

— Я ей дал шесть килограммов золота. Я не знаю, будет она нас ждать в Якутске или нет, но ты должен забрать у нее ровно половину. Понял?

— Почему я? — удивился Цанка. — Вместе возьмем… Я, честно говоря, никогда прежде золота не видел и не знаю, что с ним делать.

— Как это не видел? — усмехнулся физик. — А кто два года его добывал? Или забыл, что ли?

— Разве это золото — грязь одна лишь.

— Золото и есть грязь. Но на свободе это вещь.

— Андрей Моисеевич, перестаньте. Вы должны знать, что я без Вас никуда не пойду, и ничего не смогу сделать… Дождь пройдет, нога заживет, и мы потихоньку тронемся. Бог даст, все будет хорошо.

Они замолчали. Рядом выла голодная река, перекрывая шум дождя и всего на свете. Весело и ровно горел костер, оставляя на стене причудливые одинокие тени.

— Андрей Моисеевич, давайте еще чуть-чуть выпьем, — стараясь нарушить тягостное молчание, сказал Цанка.

— Давай, давай.

Бушман совсем опьянел. В отличие от вчерашнего, он стал напротив тихим, смиренным, молчаливым. Он ткнулся головой в плечо Арачаева и тихонько заплакал.

— Ты знаешь, когда я видел, что стало с моими трудами, — у меня вот здесь что-то оборвалось. — Бушман показал на грудь. — Мне так больно… И сейчас боль распирает грудь… Я знаю — это сердце. Оно не выдержало, надорвалось. Я всё…

— Перестаньте, Андрей Моисеевич. Я прошу Вас! Это все от усталости. Еще одну ночь отдохнем, и завтра снова в путь.

— Хороший ты человек, Арачаев! Даже этот климат и стихия тебя не испортили. Видимо, на хорошей почве ты рос… Я тебя все уговаривал уехать куда-нибудь за границу, в теплые края. А теперь понял, что это все ерунда. Главное — это Родина, и родня кругом… А остальное всё фальшь.

С последней фразой физик лег спиной к костру, подкладывая под голову рюкзак.

— Цанка, — уже тихо, сквозь сон пролепетал он, — в этом рюкзаке около полкилограмма золота… Это нам на дорогу. И главное компас и карта… Смотри, береги их… А может, она сына родит?

Цанка, подложив в костер дровишек, тоже лег греть спину. Хмель душил сознание. Хотелось спать, но на душе было неспокойно — он боялся, что вода может подняться еще выше.

Незаметно Цанка заснул. Во сне ему предстала картина-воспоминание из его детства. Как-то мать повезла его в свое родовое село — в предгорной Чечне. После буйной ночной грозы наступил чистый солнечный день. С ребятишками он пошел купаться к реке. Высокое солнце приятно грело спину. И вдруг издалека появился странный шум: казалось, что по земле волокут сотню огромных деревьев и их свежая листва, протираясь о жесткий грунт, издает жалобную предсмертную песню. Маленького Цанка это беспокоило мало, и он удивился, когда увидел на берегу много людей и среди них свою мать. Она отчаянно бросилась к нему, схватила на руки и побежала обратно, несколько раз падая, спотыкаясь об камни. Только будучи на руках матери, Цанка увидел, как с гор по широкой долине реки медленно сползала темная лавина воды. Цанка не хотел уходить и пытался посмотреть это грандиозное зрелище, но мать, крепко прижав его к груди, понесла домой.

…Сквозь сон Цанка явственно услышал голос матери: «Вставай, Цанка, вставай». Он раскрыл глаза, не мог понять, где он. И наконец до него донесся этот знакомый с детства — всё пожирающий вой. Цанка вскочил. Ужас и страх овладели им. Он заметался в кошмарной тьме. Споткнулся о Бушмана, и всем телом свалился на него.

— Ты что?.. Не надо! Пожалей!.. — закричал спросонья физик.

Живой человеческий голос вернул Цанка в действительность. Теперь он отчетливо и ясно слышал рев стихии: шла водяная лавина.

— Вставай, вставай быстрее, — заорал бешено Цанка над ухом товарища. — Бежим… Скорее.

Арачаев схватил Бушмана за руку и силой дернул, отрывая от земли и выталкивая из убежища.

— Ой-ой, — кричал физик, — моя нога. Я не могу.

— Беги, беги быстрее… Нас накроет лавина.

— Какая лавина?.. Постой… Отпусти меня, Цанка… Ты с ума сошел… Мой рюкзак? Там мой рюкзак, — отчаянно вырывался Андрей Моисеевич из рук напарника.

Однако Цанка крепко схватил физика за шиворот и буквально выкинул наружу. По ущелью полз рев: мощный, ужасный, дикий.

— Цанка, Цанка, что это, — пытался кричать Бушман, но его голос погас в шуме.

Они побежали вниз, вдоль стены ущелья. Бились о камни, падали, вновь вставали и бежали вновь. Дряхлый Бушман обеими руками насмерть ухватился за Арачаева и не давал бежать — ни ему, ни себе.

Первая — слабая волна арьергарда — настигла их и окатила леденящим холодом по колено.

— Цанка, не бросай меня! Помоги! Помоги, дорогой! — молил Андрей Моисеевич.

Арачаев, стиснув товарища подмышки, отчаянно тащил его за собой. Рев наступал, двигался все стремительнее и страшнее. Вода прибывала с каждой секундой и уже доходила по пояс.

Наконец добрались до ложбины, где Цанка рубил кустарник. Зная на память рельеф, он первым полез вверх, хватаясь за знакомые выступы и остатки кустарников. Бушман застрял внизу и никак не мог выбраться из воды.

— Не бросай меня! Помоги! Помоги, скотина! — в бешенстве стал кричать физик.

Цанка кубарем слетел вниз, с головой рухнул в воду. Борясь с течением, схватил Бушмана между ног и, крича, рывком бросил вверх из воды на берег.

— Держись. За выступ держись, — кричал, надрываясь, Цанка.

Рев нарастал. Теперь он был совсем рядом. И шел он не снизу, как думал Цанка, а сверху, накрывая все ущелье.

Цанка еще раз плечом поддел физика, тот, беспрерывно махая ногами в воздухе, — застрял. Тогда Цанка с трудом обошел его и уже сверху стал вытягивать к себе беспомощное тело. Ухватившись правой рукой за корень куста и уперевшись обеими ногами в каменный выступ, Цанка левой рукой обхватил запястье Бушмана. Их руки слились воедино, и, напрягая все свои силы, Цанка стал вытаскивать своего напарника. В это время громыхающий рев прокатился под ними, и мощная волна, достав по пояс Бушмана, резко рванула тело физика. Рука Цанка дернулась вниз, потащила его в бездну — он, не сгибая ног, уперся в выступ, его тело дрожало от напряжения, обе руки сжались в смертельной хватке, и в это время он почувствовал, как рука Бушмана разжалась, ослабла: груз стал невыносимо тяжелым.