Прости за все

– Хочешь, чтобы я уехала? – Она прижалась к нему всем телом, и ощутила, как его тело принимает ее, теплеет, размякает, делается послушным и подвластным. – Хочешь? Скажи, и я…

– Нет. – Его руки стиснули ее с такой силой, что у Веры хрустнули кости. – Ты скверная девчонка, кызым. Отвратительная, мерзкая девчонка! Ты… я хочу тебя!

– И я. И я тебя!

Их губы жадно отыскивали друг друга, отыскали и слились. Это было счастье. Оно гулким молотом стучало в уши, от него могла лопнуть грудь. Счастье быть с ним, касаться его руками, принадлежать ему одному, до последнего вздоха, до последней капли крови.

Он поднял ее на руки, как когда-то в гостинице, и понес наверх. Ступени размеренно скрипели под его шагами. Вере казалось, что она плывет в невесомости, навстречу луне и звездам, навстречу таинственному космосу, навстречу строгому, но милосердному существу, являющемуся высшим разумом…

… Их страсть была подобна разбуженному вулкану. Казалось, давно остыла лава, угас огонь в недрах земли, но нет – приходит час, и языки пламени с торжеством и треском вырываются наружу, сметая все на своем пути, превращая в пепел. Горячий, святой огонь, дремлющий в любящем сердце, слава тебе, негаснущему, немеркнущему, самому себя питающему и чистому, как земля в день творения!..

Вера и Рустам лежали обнявшись, обессиленные, измотанные любовью, обоих морила сладкая дрема.

– Главное, не заснуть, – пробормотал Рустам. – Дети могут вернуться…

– Не бойся, я не засну. – Вера погладила его по голове. – А ты спи. Спи. Скажи, когда тебя разбудить.

– Через полчаса. – Его тело отяжелело, рука, лежащая у Веры на груди, словно свинцом налилась.

Она глядела на него и думала, что он все это время тоже страдал, боролся с собой, злился, тщился забыть ее и не мог. Любовь владела им, та самая любовь, которая зародилась семь лет назад в вагоне фирменного поезда «Татарстан», и которая, пройдя испытание временем, не выдохлась, а стала лишь крепче и ярче.

«Я никуда не уйду от тебя, я останусь с тобой навечно, и буду оберегать твой сон. Буду гладить тебя по голове и смотреть в твои глаза, видеть в них желание и умирать от счастья. Никто никогда не будет любить тебя сильнее, никто и никогда…»

Ей показалось, что он услышал ее немой монолог, веки его закрытых глаз дрогнули в знак согласия. Он доверял ей себя, свое тело, свою душу, свое дыхание и улыбку. Все, что можно доверить тому, кто любит.

Время бежало неумолимо и быстро. Полчаса промелькнули, как пять минут. Вере было жалко будить Рустама, но нарушить обещание она не могла. Коснулась губами его щеки.

– Пора, просыпайся.

Он очнулся тотчас же, словно и не спал вовсе. Потянулся, прижал Веру к себе, но лишь на мгновение. Затем резко выпрямился на постели.

– Все. Собираемся. И чтобы никаких следов. Помни, никто не должен знать. Никто!

– Но я не хочу выходить за Игоря! – Вера глядела на Рустама с изумлением, словно у того оказалось две головы или четыре ноги. – Нежели ты позволишь?

– Кызым! – Он тяжело вздохнул. – Я прошу тебя. Ты и так искусила меня. И будешь продолжать искушать. Ничего не должно измениться.

– Ничего? Ты по-прежнему останешься мужем Фагимы?

– А что, по-твоему, я должен выгнать ее на улицу за ненадобностью? Она, как никак, моя жена.

– Почему на улицу? Разве мы не можем сами уйти? Забрать сына и уехать? Мы взрослые, самостоятельные люди, найдем крышу над головой.

– Как у тебя все просто. – Рустам усмехнулся. – Я не хочу на старости лет искать новую крышу над головой. Меня вполне устраивает эта.

– Но как же я?! Ты предпочитаешь удобство и комфорт моему отношению к тебе? Хочешь отказаться от меня?

– Отказаться от тебя? – Рустам привлек Веру к себе и поцеловал в губы. – Нет, кызым, я так не говорил. Все можно совмещать. Зачем столько эмоций? Живи в доме, будь женой Игоря, а мы станем любить друг друга, сколько захотим.

– Но ведь это же подло! – Вера отшатнулась от него, как ужаленная. – Разве для этого я столько лет искала тебя? Для этого берегла душу, не допустив в нее никаких иных чувств? Судьба разлучила нас и свела, подарив сына – для чего, по-твоему? Чтобы мы лгали, и воровали по крупицам счастье? Опомнись, опомнись же!

– Верочка, успокойся. – Рустам ласково провел ладонью по ее распущенным волосам. – Иногда приходится лгать, а иногда и воровать. Да, знаю, тебя учили в детстве, что это нехорошо, но то было в детстве. Пойми, сейчас ты выросла, ты уже большая, а у больших все иначе, чем у детей. Мне тяжело принимать какие-то решения, тяжело рушить нажитое годами. И тебя терять я не могу. Поэтому смирись.

– О, Господи, – шепотом проговорила Вера, давясь слезами. Она ничего не могла возразить на эти слова, она снова, как и семь лет назад, была зависима. Раба своей любви, заложница мужского лицемерия и коварства.

– Вставай, кызым. Мы сможем увидеться с тобой завтра вечером. В поселке есть отличная гостиница.

– Снова гостиница, – с горечью сказала Вера. – Неужели я не стою большего? Даже через столько лет. Я ведь мать твоего сына.

Рустам тяжело вздохнул.

– Кызым, ты дорого стоишь. Поверь, очень дорого. Я бы отдал за тебя все золото и бриллианты, которые имел.

– Мне нужны не бриллианты. Мне нужен ты.

– Я же с тобой. – Он пожал плечами и снова поцеловал ее. – Все, хватит. Мы так и не попили чаю, а скоро уже обедать пора.

Вера молча начала одеваться. В конце концов, чего-то она достигла – и то хорошо. Посмотрим, может быть удастся добиться большего: ей ведь не нужно уезжать от Рустама, как семь лет назад. Они будут все время рядом, он узнает ее близко, поймет, как она любит его, сердце его растает. Может быть!

От этих мыслей Вере стало немного легче. Она уже без тоски, с удовольствием оглядела себя в зеркале, поправила волосы. Елки-палки, как она хороша! Глаза сияют, щеки горят, плечи расправились, во всем теле невероятная бодрость и легкость. Рустам тоже выглядел счастливым, лицо его смягчилось, бронзовая, суховатая кожа разгладилась, прядь иссиня-черных волос спадала ему на лоб, глаза молодо и озорно блестели.

– Давай-ка быстрее. – Он подхватил Веру под локоть и повлек за собой вниз из спальни.

Они пили чай и уплетали за обе щеки пироги и ватрушки, приготовленные Фагимой – у обоих проснулся зверский аппетит. Вере стало совсем хорошо, весело. Она смотрела на Рустама, как тот деловито наливал чай в глубокое блюдце, и то и дело принималась смеяться. Он делал вид, что сердится.

– Что ты смеешься, кызым? У вас, молодых, никакого почтения к старости нет. Все хиханьки, да хахоньки, а погляжу я на тебя в моем-то возрасте.