Просто мы научились жить (2010-2012)
Шрифт:
Женя подавила в себе желание немедленно кинуться в океан, подплыть к группе и попросить: возьмите меня, возьмите с собой, я тоже хочу покорять волны!
Вместо этого она ласково потрепала Марину по плечу и сказала:
– Давай искупаемся, Марусь. И займемся поисками.
В то же самое время, как Женя и Марина в Куте любовались волнами океана, Инна Рубина сидела на песке Солнечного пляжа города Таганрога, и утирала соленые слезы.
Солнце уже клонилось к
Брюки промокли, плечики от футболки съехали набок, но Инне было все равно. Она обнимала себя за плечи, покачивалась туда-сюда, и изредка вытирала ладонями щеки.
Было больно. Больно и как-то… странно. Перед глазами то и дело вставало Лизино лицо – совершенно чужое, отстраненное, с глазами, полными желания, предназначенного уже не Инне, а другой. Инна знала: все что угодно сможет она забыть, но этих глаз не забудет никогда.
Что же ты натворила, девочка моя? Что же ты наделала?
Дышать было тяжело, воздух тисками сжимал легкие и не хотел выходить наружу. Тело сопротивлялось самой жизни, стремилось покончить с ней раз и навсегда.
Неужели она ее любит? Господи, но как же это может быть? Невозможно, невыносимо, нереально. Как можно вчера любить одну, а сегодня – уже совсем другую?
– А другую ли? – Прозвучал где-то в ушах голос, и Инна даже оглянулась, но никого не увидела.
Она всхлипнула, и крепче обхватила руками собственные плечи.
Что же делать, боже мой, что же делать? Она привыкла всегда и во всем полагаться на себя, на свою интуицию, чутье, здравый смысл, но сегодня все трое хранили сосредоточенное молчание. Говорила только боль. И не говорила даже, а кричала, вопила, хрипела:
– За что? Что я сделала не так?
– Ничего.
На этот раз Инна не стала оглядываться, и зря – через секунду чьи-то руки обхватили ее сзади, прижали к себе и начали укачивать, как маленькую.
– Ничего, Инчонок. Ты все сделала правильно.
И тогда она прижалась к отцу и разрыдалась уже в полную силу – захлебываясь в слезах, хрипя и задыхаясь. А он только крепче прижимал ее к себе, дожидаясь, когда закончится приступ.
– Почему? – Кричала Инна, ногтями впиваясь в папину руку. – Почему ТАК? Она ведь даже ее не знает! Она не могла узнать ее так быстро. Так почему ТАК?
Сорвалась на тоскливый скрип и умолкла.
Тогда отец достал носовой платок и начал вытирать ее мокрые щеки. Потом поднял, усадил к себе на колени, и снова обнял.
– Маленькая моя, – нежно сказал он, – все это пройдет. Как бы ни было больно сейчас, это пройдет.
– Что мне делать, папа? – Спросила Инна сбившимся голосом.
– А что ты хочешь делать?
Она уткнулась носом в сильное плечо и замолкла. Желаний не было. Боль и слезы выжгли внутри все, и ничего не осталось.
– Ничего, – прошептала она, – я не хочу ничего.
– Тогда ничего и не делай.
Солнце зашло окончательно, и о присутствии рядом моря уже можно было догадаться только по шуму прибоя. Инна чувствовала, как успокаивается внутри нее боль, усмиряется,
укладывается плотно в отведенное для нее место. Она знала, что это не пройдет – боль просто будет лежать там, тихо, до следующего взрыва.– Как ты меня нашел? – Спросила она, первый раз за сегодняшний день посмотрев на отца. – И зачем искал?
– Позвонила Леля, сказала, что говорила с тобой по телефону и что что-то явно случилось. И мы отправились тебя искать. Мне повезло раньше.
– То есть Леля сейчас ищет меня где-то в районе порта?
Она почувствовала, как отец засмеялся – его грудь затряслась.
– Нет, уже не ищет. Хочешь, пойдем домой? Мама сделает чай с мятой, посмотрим вместе какое-нибудь кино.
– Нет, папа, – каждое слово отзывалось горечью, – я хочу побыть тут еще немного. Мне нужно… подумать.
– Хорошо, милая.
Он и не подумал уходить, и Инна была рада, что он остался. Его руки давали уверенность в том, что несмотря на то, что мир рухнул, развалился на кусочки, есть что-то, что осталось.
– Ты тогда специально сделал так, да? – Спросила она. – Чтобы мне было на кого злиться?
– Да. На нее ты тогда злиться не могла. А сейчас – можешь?
Инна прислушалась к себе. Боль была, надежно уложенная в паз. Горечь была – растекалась по груди. Обида была. И страх. И тревога. А злости – почему-то не было. Во всяком случае, не к Лизе.
– Она спит с моей начальницей. И вот на нее я могу злиться.
Стало легче. Как будто бурлящие в груди чувства нашли выход, и бурным потоком полились в сторону Ольги.
Дрянь. Мерзкая актриса, возомнившая себя богиней. Она пыталась соблазнить Инну, а когда не вышло – соблазнила ее жену. Зачем? Не важно, зачем. Важно другое. Зная, как она умеет это делать, как красиво и тонко соблазняет – неудивительно, что Лиза соблазнилась.
И если так, то у них еще есть шанс. Если только она не любит ее, если только для нее это всего лишь увлечение – то у них действительно еще есть шанс.
Надежда в Инне смешалась с разочарованием. И не было понятно, чего больше, но точно было ясно, что важнее.
– Ты нашла выход? – Спросил отец.
– Да, – ответила она, – я должна понять, любит ли она ее. И если нет – то я буду бороться.
– А если…
– А если да, то я отпущу ее. И пусть будет счастлива.
Она вытерла со щек остатки слез, и с трудом, но все же поднялась на ноги. Следом за ней поднялся и отец.
– Сможешь ли ты простить ее? – Спросил он, снимая пиджак и накидывая его Инне на плечи.
– Я не знаю, – просто ответила она, – но я точно собираюсь попытаться. Наша любовь, и наша семья… Все это очень важно для меня, папа, и я не собираюсь отказываться от этого так легко. Если она не любит ее, если она просто увлеклась – я сделаю все, чтобы помочь ей это понять. Я уберегу ее от боли разочарования. А если не смогу уберечь – помогу эту боль пережить. И только после этого я буду думать, осталось ли хоть что-то от моей любви к ней. И если останется – мы будем вместе.
В темноте она увидела, как отец кивнул, взяла его за руку и пошла вдоль пляжа к светящимся вдали огонькам.