Прыжок рыси

Гридин молча доел борщ, вымазал по оставшейся с детства привычке тарелку хлебной коркой.

— Этот вопрос я мог бы переадресовать тебе. Ты достаточно умен, Аркаша, чтобы чего-то не понимать. Не слишком ли разыгрались аппетиты у наших общих знакомых? Я, конечно, знал, на что мы идем четыре года тому назад, отмывая награбленные деньги…

— Ну, ну, ну! — воздел Хализев руки над головой. — Зачем же так грубо — награбленные!.. Заработанные, Костя. За-ра-бо-тан-ны-е. Наши общие знакомые и их деньги позволили нам сделать для области не так уж мало. Мы отладили химзавод, усовершенствовали верфь, расширили вертолетный, очистили курортный берег, построили очередь нефтеперегонного, построили городок для военных, шпаны на улицах не стало.

— И как долго продержится эта идиллическая картинка?

— Ты губернатор. Все в твоей власти.

— Если мы с тобой начнем лгать друг другу, то, боюсь, она не продержится и месяца. Впрочем, у меня такое чувство, что мы уже разучились говорить правду. Давай попробуем назвать вещи своими именами?.. На «усовершенствованный» судоремонтный заходят суда, которые задействованы в поставке сырья и транспортировке наркотиков. В одном из цехов «отлаженного химзавода» на базе бывшей лаборатории Новацкого почти в открытую производился сульфат кокаина. В последнее время Новацкий расширял производство для одностадийного ацетилирования, взяв на себя изготовление героина после разгрома лаборатории в Бишкеке. Часть прибыли от этого промысла уходила на взятки в Управление таможенного контроля. Милиция, укомплектованная Дворцовым и его людьми, сопровождала дальнорейсовые грузовики, транспортные самолеты и товарные составы с официальной продукцией завода, а вместе с нею за пределы Приморска и страны уходили наркотики. На бешеную прибыль от торговли зельем закупается оружие и поставляется заказчикам из «горячих регионов» — вместе с двигателями и комплектующими с «расширенного» вертолетного. Бензин с «нефтеперегонки» наполовину значится в документах как сырая нефть — разница в стоимости уходит по каналам, хорошо известным нам обоим. В отелях открыто промышляют проститутки, в отреставрированных особняках административного центра разместились дома терпимости. В санаториях на «очищенном» курортном берегу вчерашние офицеры натаскивают наемников, которых поставляют в Чечню, Таджикистан, Боснию и так далее — по тысяче долларов за штуку. Стас Новацкий обнаглел до такой степени, что приобрел самолет и катер, умудрился перевести на свои счета за границей полтора миллиона.

Когда я попытался его образумить, он рассмеялся мне в лицо, пригрозил отставкой — он — мне, понимаешь?! — и послал туда, куда Макар телят не гонял. А ведь все, о чем я сейчас говорю, известно и в Кремле, и в контрразведке. Какова моя функция? Делать вид, что я ни о чем не знаю?.. Кремлевские покровители, Аркаша, ни за что отвечать не будут. Отвечать буду я. При всех этих миллиардах в валюте аграрные хозяйства области закупают бензин, переплачивая тридцать пять процентов; химзавод продолжает отравлять побережье, несмотря на «установленные» по документам фильтры; около пятидесяти тысяч человек нуждаются в жилье, хотя мы отреставрировали и построили площадей больше, чем за предыдущие четыре года; на оздоровление работает меньше половины здравниц и санаториев. И никто не пикнет: город зажат в тиски. Да, на улицах шпаны не стало. Но и таксисты, и киоскеры, и владельцы магазинов по прежнему платят дань, только теперь предпочитают помалкивать, потому что дань эту собирают люди Атуева и Дворцова переодетые в милицейскую форму. «Все в твоей власти», — ты сказал? Какая у меня власть? Нет у меня никакой власти! Серия заказных убийств — и ни одного раскрытого. Стоило мне остановить Новацкого, как по мою душу был направлен киллер. А я не мог иначе, понимаешь? Дело вышло за рамки области — нескольких поставщиков одновременно отследили в Питере, Москве, Новосибирске и Ташкенте; несложный анализ вывел органы на фирму-производителя. За Новацким потянулись бы все остальные, включая и тебя, и меня. Скуратов — это не Ильюшенко. И политическая ситуация развивается совсем по-иному, чем это было еще полгода назад. Тайное станет явным. Усилением режима под предлогом моей охраны этот преступный бизнес не спасти. Как только поменяется власть, все рухнет в одночасье, как карточный домик. Зачем эта нелепая охрана, Аркаша? Зачем понадобилась эта помпа с киллером?

К чему это приведет, я тебе скажу, есть прецедент: это приведет к чеченскому варианту. Только запомни: чета Фединых, Атуев, Бурлаков, Шатров, Дворцов и прочие, кто жирует сегодня, к кровавым делам причастными не будут. Во всем, что непременно вылезет наружу с переменой власти, будет виноват тот, кто представляет официальную власть, — губернатор. А власти реальной у меня как не было, так и нет. Вчера были коммунисты и я был, как ты говоришь, проводником их идей; сегодня — демократы, и я вместе с ними делаю вид, что строю цивилизованное общество. А цена мне — копейка в базарный день. Я — объект для нападок журналиста Козлова. Мне не нужно баллотироваться на второй срок. Я устал лгать, устал быть без вины виноватым, мне противна роль восковой куклы. Да и сам я себе противен, делая вид, что ничего не вижу и не понимаю своего жалкого положения. Мне поздно менять принципы. Я не продамся, Аркаша. На этот раз я приду к реальной власти или уйду с чистыми руками.

Все время, пока он говорил, Хализев сидел, уставившись в одну точку и скатывая в пальцах хлебный мякиш. После того, как Гридин замолчал, он налил рюмку водки, выпил, не поднимая на Гридина глаз, и отправил мякиш в рот.

— Все, о чем ты сказал, Константин, — начал Хализев менторским тоном, — было бы смешно, когда бы не было так опасно. У тебя воспалилось воображение?.. Кто поставляет тебе такую информацию?.. Давыдов?.. Москва?.. Кто?.. Ты руководитель области, доверенное лицо народа. С тобой считаются в аппарате Президента и Совете Федерации. Что за бред ты несешь? О каком космическом размахе организованной преступности идет речь? О наркотиках? Новацкий мертв. Цех ликвидирован. Все! Точка!.. Пограничники, федеральная безопасность, правоохранительные органы сработали слаженно и четко. Кто-то попадется еще? Пусть им занимается прокуратура. При чем здесь ты, губернатор? Ты живешь и работаешь для людей, которые тебе верят. Ты уже сделал для них столько, что тебе пора ставить памятник.

— Не продолжай, — отмахнулся Гридин, — Не стоит разговаривать со мной, как с юродивым — «на тебе конфетку, ты хороший». Или мы будем говорить начистоту, или вообще не нужно ни о чем говорить.

Хализев повертел в пальцах вилку, закурил.

— Ладно, тогда давай начистоту… Значит, ты честный, да? Ты не продаешься, взяток не берешь, ты для народа стараешься, народ тебя любит. А по отношению к тем, кто тебе эту любовь купил у народа, это честно? Кто сделал все, что теперь приписывается тебе, честно?

— Это не люди, — решительно возразил Гридин, — это бандиты, Аркадий. И все, что они сделали, они сделали исключительно для себя.

— На таких «бандитах», Костя, держится вся промышленность, вся экономика и культура. В Приморске, Москве, Вашингтоне и во всем цивилизованном мире. И не надо демонстрировать мне свою коммунистическую нравственность! Как будто ты не понимаешь, что ценности — это ценности, то есть вещи, которые можно купить и продать. А все остальное — воздух!

— На чем держится? — Гридин высказался, напряжение спало, взамен пришла усталость, и от усталости этой спокойный тон удавался ему без особого усилия. — На наркотиках?.. На оружии?.. На торговле наемниками или на спекуляции нефтью?.. В Москве и в Вашингтоне — может быть, а здесь после выборов это прекратится, я тебе обещаю.

— Думаешь, они тебя выберут?

— Меня народ выберет.

Хализев задержал на нем долгий, презрительный взгляд. Погасил окурок, вытер губы салфеткой и встал.

— Спасибо за компанию, Костя. То, что, как оказалось, я служил мелкому хозяину, не делает мне чести. Лжец ты, а не я. Ты себе лжешь. Тебя выбрал Иван Вениаминович Дорохов в 1973-м, а не народ в 1992-м.

— А ты знаешь, что он сказал мне однажды? — Гридин тоже встал. — «Не верь тому, кто служит мелким хозяевам — такие рано или поздно предают».

Ни тот, ни другой уходить не спешили, стояли через стол друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза.

— Хочешь выйти из игры? — спросил Хализев. — Это равносильно объявлению войны. Тебя предостерегали от одиночества. Оно для тебя смертельно.

— Я ни во что и никогда не играл. И ты это знаешь. Не нужно пугать меня ни одиночеством, ни киллерами.

— Киллера послала Москва, Костя. Им здесь необходим свой человек. Возможно — твой соперник на выборах Берлинский, возможно — кто-то еще…

— А вам нужен я. То-то вы меня так усиленно охраняете. Моя смерть — это ваша смерть.

— Кому это «вам»? — уцепился за соломинку Хализев. — Разве мы с тобой по разные стороны баррикад? Чего тебе надобно, губернатор?

— Быть тем, кто я есть. Иначе пусть в мое кресло посадят восковую куклу.

Из «Таверны» они вышли вместе. Сели каждый в свою машину и разъехались в разные стороны.

* * *

В приемной его ожидал Дворцов. Нагловатому, самоуверенному полицейскому Гридин не верил, тем паче, что и генерал стоял «по ту сторону баррикад», как полчаса тому назад выразился Хализев. Не ответив на приветствие, он распахнул дверь кабинета и пропустил Дворцова вперед.

— Что плохого, Геннадий Матвеевич? — походя бросил губернатор, усаживаясь в кресло и жестом приглашая посетителя занять место напротив.