Путь Грифона

Иди – и не бойся с ним рядом встать.Твое одиночество веку под стать.Оглянешься – а вокруг враги;Руки протянешь – и нет друзей;Но если он скажет: «Солги», – солги.Но если он скажет: «Убей», – убей.

Очень напоминает присказку времён перестройки на стыке последующих двух веков: «Не мы плохие – время такое». Удивительным образом, перед лицом смерти, «пробило» на стихи чекиста Ивана Овчинникова. И кто бы мог подумать, что содержанием их будет взгляд из-за решётки на младшую дочь:

Проститься, видимо, хотелаИ, с грустью детского лица,Она все глазки проглядела,Стоявши долго у крыльца.Однако ей не показалиМеня, как водится у нас,А может быть, и приказалиУйти домой, скорей, сейчас.Она всё дальше уходила,Махая в такт ноги рукой.И милый образ уносила,Навеки от меня с собой.

Ниже рукой автора: «П.П. Овчинников 14. III. 41 г.». «П.П.» – сокращение «подпись подтверждаю». Через полтора месяца после написания этих строк автор был расстрелян. Таким образом, войдя в число тридцати процентов томских чекистов, не переживших годы репрессий. Получилось, что великий грешник и великий мученик Николай Клюев сказал точнее не только за себя, но и за своих палачей:

Я молился бы лику заката,Тёмной роще, туману, ручьям,Да тяжёлая дверь казематаНе пускает к родимым полям.

Точно так, как Суровцеву, находясь рядом в Томске, не пришлось встретиться с Клюевым, Пепеляев не встретился с отбывавшим ссылку в Воронеже Осипом Мандельштамом. И ничего точнее строк репрессированного поэта, применительно к судьбе Анатолия Николаевича, наверное, не найти. Может быть, и многовато стихотворных цитат для объёма одной главы, но, как говорится, одной меньше – одной больше… Тема неподъёмная для прозы:

Мне на плечи кидается век-волкодав,Но не волк я по крови своей,Запихай меня лучше, как шапку в рукавЖаркой шубы сибирских степей.Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,Ни кровавых кровей в колесе,Чтоб сияли всю ночь голубые песцыМне в своей первобытной красе.Уведи меня в ночь, где течёт ЕнисейИ сосна до звезды достаёт,Потому что не волк я по крови своейИ меня только равный убьёт.

До Енисея Анатолий Николаевич Пепеляев не доехал. Жизнь его прервалась на берегу Оби, в Новосибирске. Куда генерал был этапирован после ареста в Воронеже в августе. В январский день, уже тридцать восьмого года, когда в новосибирскую тюрьму из Томска был доставлен Суровцев, в могилу во дворе тюрьмы вместе с другими расстрелянными сбросили безжизненное тело его друга.

Полное ощущение, что глава как вампир высасывает всё от спокойствия до рассудка, который отказывается рассуждать и понимать происходившее как реальность. И только строки Анны Ахматовой вертятся на языке:

Звёзды смерти стояли над нами,И безвинная корчилась РусьПод кровавыми сапогамиИ под шинами чёрных марусь.

Просторная трёхкомнатная квартира являлась половиной одноэтажного дома на двух хозяев. Одну из половинок этого служебного жилья и занимала семья Железновых. С отличием закончив свою первую студенческую сессию в Томском медицинском институте, Мария Железнова приехала на каникулы к родителям в город Асино. Было десять часов утра, но впервые за последние полгода девушка могла позволить себе никуда сегодня не спешить.

Лёжа в свежей постели, она с удовольствием прислушивалась к потрескиванию дров в печи и вдыхала знакомый с детства запах свежеиспечённых пирогов с картошкой. Вчера на семейном ужине, сразу по приезде, она почувствовала дома не знакомую ей прежде напряжённость… Несколько раз счастливо пересмотрев её зачётную книжку, отец и мать весь вечер точно собирались сказать ей что-то важное и, показалось Марии, так и не сказали… Спросить сама она почему-то не решилась…

Девушка встала с постели, отправилась на кухню. Не застав там мать, босиком, в ночной рубашке, прошла в зал. Нехорошее предчувствие родилось при первых же шагах по самой большой комнате в квартире. Мама застыла у стола… Строгая, одетая словно собралась на работу в горисполком… Хотя, помнила Мария, сегодня было воскресенье. У ног матери на полу чёрным, блестящим боком отсвечивал чемодан…

– Что с папой? – сама не зная почему, спросила девушка.

– Ничего. С чего ты взяла? – в свой черёд спросила у дочери Ася.

– Мы уезжаем? – не сводя глаз с чемодана, предположила Мария.

– Ты уезжаешь, – пугающе твёрдо прозвучал ответ матери.

Ужас в душе Марии стал появляться постепенно, будто на чистом, белоснежном листе бумаги она вдруг стала различать маленькие пылинки и чёрные точки, на которые прежде не обращала должного внимания. Незначительные детали жизни и быта, о которых она не только подозревала, но и знала, и которые, присутствуя в глубинах её подсознания, мало раньше беспокоили, в какие-то секунды вдруг стали увеличиваться в своей значимости. Все намёки, недомолвки, предположения, опасения и слухи об арестах среди чекистов сначала обозначились крупными пятнами страха, затем стали расползаться в стороны… Пока не соединились в одно большое светящееся пятно, имя которому – катастрофа. Так в детстве для неё проявлялось изображение на фотобумаге, брошенной в проявитель, когда они вдвоём с отцом печатали по ночам фотографии. И уже красным светом, при котором при тогдашних технологиях производилась фотопечать, кровавыми кругами поплыл перед глазами ужас.

– Я никуда без вас не поеду, – жёсткой фразой точно попыталась прорвать красную пелену перед собой Мария.

– Это не обсуждается, – передвинув чемодан ближе к дочери, продолжала Ася. – Слушай меня внимательно. Когда приедешь на Урал к бабушке, перво-наперво устройся на работу, связанную с переездами…

– Мама, я сама в состоянии собрать свои вещи, – не желая принимать решение родителей как окончательное, пытаясь найти хоть какую-нибудь причину задержаться, отвечала девушка.

– У нас нет времени на сборы. Ступай умываться. Одевайся. Завтракаешь и на вокзал…

– Мама, я никуда без вас не поеду, – почти закричала Мария.

– Поедешь. Ещё как поедешь, – негромко, но тоном, не терпящим возражения, заявила Ася. – Фамилию постарайся сменить в самое ближайшее время, – безостановочно говорила она дочери, не оставляя той никаких шансов оспорить окончательно принятое решение.

– А почему ты не можешь со мной поехать? – плача, точно уже оплакивая свою грядущую судьбу, спросила Мария.

– Кому-то нужно остаться с папой, – сухо ответила дочери Ася.

У квартиры Железновых разворачивалась целая войсковая операция. Попытка ареста заместителя начальника Томск-асинлага с первых попыток сорвалась. Его напрасно ждали в управлении лагеря. Проведя первую половину дня на лагерных объектах, на рабочем месте Железнов так и не появился. В обеденное время арестовывать его томские чекисты поехали к нему на квартиру. Когда опергруппа явилась сюда и попыталась войти в дом, её встретили выстрелами через закрытую дверь. Теперь по чекистам и по привлечённым к аресту местным милиционерам стреляли уже из разбитых окон квартиры.